Тереза Медейрос - Его изумительный поцелуй
— Да уж, более сговорчивой я стала, — хмуро бросила она. — А если бы я была еще более сговорчивой, то тебе пришлось бы отбиваться от меня палкой.
— Только не думай, что мне это не пришло в голову. — Внезапно Эшу стало нелегко смотреть ей в глаза. — Интересно, все ли ты помнишь?
Кларинде отчаянно хотелось солгать. Хотелось сказать, что она не помнит ничего, кроме того, что слезно умоляла его заняться с ней любовью и позволить ей делать с ним некоторые восхитительно порочные вещи. Но она уже давным-давно поняла, какую чудовищную плату ей придется заплатить, если она солжет Эшу.
— Я помню все, — прошептала Кларинда, отбрасывая спутанные пряди волос с лица, чтобы встретить его осторожный взгляд. — Я помню все, — повторила она.
Кларинда помнила каждое прикосновение его пальцев, каждый свой гортанный хрип, вызванный его ласками, каждое содрогание от наслаждения — все вплоть до душераздирающего мгновения, когда его опытные руки довели ее до того, что весь ее мир взорвался на мириады сверкающих огней, а она испытала неописуемое блаженство.
Единственным, чего Кларинда понять не могла, было смутное воспоминание о том, как он качает ее, будто ребенка, гладит губами ее волосы с беспомощной нежностью влюбленного мужчины, а ведь он давным-давно не был влюблен, это Кларинда знала точно. Если вообще когда-то влюблялся.
— Должно быть, тебе интересно, почему я так бесстыдно вел себя по отношению к тебе, — промолвил Эш.
Кларинда также помнила, каким огнем пылала ее плоть, пока он не помог ей испытать удовлетворение — сладостное удовлетворение — своими прикосновениями. При этом Эш даже не подумал о собственном удовольствии.
— Ты вовсе не был бесстыдным по отношению ко мне, — возразила она. — Ты позаботился обо мне — как и обещал. Понимаю, чего тебе это стоило.
Судя по тому взгляду, который он на нее бросил, легче ему не стало.
На щеках Кларинды вспыхнул смущенный румянец.
— Ты должен простить меня, — промолвила она с неловким смешком, — но я не знаю, как должна вести себя в сложившихся обстоятельствах. Может, мне следовало в благодарность послать тебе открытку с извинениями? Или букет цветов?
— Мне всегда очень нравились ландыши, — загадочным тоном произнес он. Эш говорил грубым тоном, но его рука ласково заправила прядь волос ей за ухо.
Кончики его пальцев чуть задержались на ее коже, напомнив Кларинде о том, какими убедительными они бывают, какое наслаждение могут подарить, лаская ее плоть.
В замке повернулся ключ, но, похоже, кто-то решил, что не стоит вламываться в комнату без предупреждения, ибо через мгновение раздался тихий стук в дверь.
— Одну минутку, пожалуйста! — крикнул Эш, предостерегающе поднося палец к губам в знак молчания.
Сунув руку в голенище сапога, он вытащил кинжал. Это было не то богатое оружие, которое подарил ему Фарук, а маленький элегантный кинжал, отлично подходивший для того, чтобы нанести смертельный удар врагу на поле битвы.
Бросив на Кларинду выразительный взгляд из-под длинных ресниц, Эш закатал рукав рубашки.
— Ты помнишь, что они считали тебя девственницей? Так что они надеются увидеть тут кровь.
Эш, сжав кулак, осторожно провел лезвием кинжала по внутренней части предплечья. А затем, приподняв край лавандовой простыни у ее бедра, выдавил на нее несколько капель крови, чтобы создать убедительную иллюстрацию к тому, что должно было произойти ночью.
— Нам же не нужно превращать тахту в место убийства, — объяснил он. — Мы хотим только убедить Фарука в том, что ты с самого начала говорила ему правду.
— Чтобы, уложив меня в свою постель, он не задушил меня? — мрачно спросила Кларинда.
Эш опустил рукав, чтобы скрыть порез, и засунул кинжал назад в голенище сапога.
— Я не намерен допустить ни того ни другого, — сказал он. — Да, заперев нас на замок, Фарук расстроил мой план, но за последние несколько лет я понял, что мужчина никогда не должен терять голову. Итак, теперь, когда ты лишена невинности — во всяком случае, в глазах Фарука, — я расположен верить в то, что он, возможно, не будет возражать против того, чтобы ты уехала отсюда. Особенно когда я любезно предложу ему продать тебя мне.
— На что? — недоверчиво спросила Кларинда.
— На те деньги, которые Макс заплатил мне за твое спасение, — ответил Эш. — Мне придется отправить Люка обналичить чек. Я, конечно, сделаю это не для того, чтобы Фарук добавил кучку золота к своим сокровищам. Просто надеюсь этим успокоить его уязвленную гордость. Особенно после того, как я объясню ему, что совершить отчаянное безумство меня заставила бешеная страсть к тебе.
Несмотря на то что Эш говорил насмешливым тоном, сердце Кларинды предательски подскочило у нее в груди.
— Похоже, я действительно свожу мужчин с ума, — сухо промолвила она. — Это мое проклятие. Но с чего бы тебе отказываться от драгоценной награды? Если не считать твоего вчерашнего благородного акта самопожертвования, я что-то не замечала в тебе склонности к благотворительности.
Эш встал и приподнял брови.
— Уверен, что Макс щедро оплатит мое беспокойство и возместит все траты, — сказал он. — Мы же с тобой оба знаем, что мой брат из тех людей, которые всегда сдерживают обещания и платят долги.
Повернувшись, он пошел к двери, а Кларинда продолжала оцепенело сидеть на месте, как будто Эш нанес своим кинжалом смертельный удар в ее сердце. Сердце, ставшее еще более беззащитным после того, как она провела ночь в его объятиях.
Распахнув дверь, Эш увидел двух стражников из гарема, которые поджидали их в коридоре. Одним из них был Соломон, безмятежное лицо и эбонитово-черные глаза которого были столь же непроницаемыми, как всегда. Второго евнуха постарше и с суровым лицом Эш не знал.
— Султан приказал вам присоединиться к нему за завтраком, — сказал второй евнух. — Заглянув в комнату через плечо Эша и увидев все еще сидевшую на постели Кларинду, евнух раздул свои широкие ноздри и с явным презрением добавил: — И женщине тоже.
Поппи подозревала, что скорее всего будет томиться под простыней, обмирая от жалости к самой себе. Однако, несмотря на это, она забрала корзину с ктефой в дворцовой кухне и поплелась по склону горы к выходившему на море саду, в котором они с Фаруком встречались каждый день всю последнюю неделю.
Ласковый ветерок сменился горячим сухим ветром, обжигавшим ее глаза, измученные бессонницей, и превратил обычно спокойное море в бурлящее ведьминское зелье — такое же неспокойное и бурное, как мысли Поппи.
Опустившись на скамью, она поставила рядом с собой корзину и тяжело вздохнула. Поппи еще не ела, но даже восхитительный запах свежей выпечки не вызывал у нее аппетита. Неужели только вчера, не обращая внимания на ее шутливые протесты, Фарук настоял на том, чтобы скормить ей из рук сахарные обломки лакомства?
