Дженнифер Блейк - Вкус страсти
— И вы позволите им? — спросила она, и ее голос слегка дрогнул. Ее кожа в том месте, где к ней прикоснулись его пальцы, покалывала, а ноги подкашивались.
— Мне бы очень повезло, если бы я получил помощь и поддержку Карла Французского.
— Графиня…
— Что?
— Она хорошенькая, привлекательная… и ее влечет к вам.
Дэвид задумчиво посмотрел на нее сверху вниз.
— Вы хотите сказать, что, по вашему мнению, она здесь исключительно ради меня?
— Возможно. — Настроение у Маргариты начало улучшаться, отчего в глазах тут же зажглись лукавые огоньки, и она поспешила добавить, будто сердясь: — Я не ревную. Просто осторожничаю.
— Как и я. Мне отослать ее?
— А вы бы смогли так поступить?
— Скажите, что вы не желаете ее видеть, и она исчезнет. Без графини я могу обойтись. А без вас — нет.
Она поняла, что он не шутит, когда заглянула в глубины его темно-синих глаз, но очень скоро почувствовала, что больше не в силах выносить их жар.
— Пусть остаются, если они могут принести вам пользу, — заключила она, ощутив неожиданный прилив великодушия.
— Как пожелаете.
Она слабо улыбнулась и снова заговорила:
— Я должна вам кое-что сообщить, Дэвид…
— Позже, — отмахнулся он. — Нам еще очень многое предстоит сделать, прежде чем мы сможем позволить себе отдых.
«И правда, лучше позже», — подумала Маргарита: в эту ночь она намеревалась возобновить попытки соблазнить рыцаря. То есть, конечно, лишь после того, как они сделают все необходимое, поедят и смоют въевшуюся грязь и усталость после долгого путешествия. При мысли об этом она внутренне содрогнулась, хотя кровь быстрее понеслась по ее венам.
И только после полуночи Дэвид наконец присоединился к ней в хозяйских покоях, предназначенных для них двоих. Маргарита искупалась и приказала снова наполнить горячей водой бадью, выстеленную полотном. Она не сомневалась, что вода уже остыла, поскольку дневное тепло, прогревшее каменные стены, давно исчезло, а угли, тлевшие в жаровне, превратились в золу. Масло в плошке около бадьи почти полностью выгорело; огонек, дрожавший на фитиле, бросал неровные тени на стены, а также на каменную скамью под закрытым ставнями окном, и на шитье, которое Маргарита там оставила.
Дэвид замер в дверях, его взгляд невольно притягивала кровать с раскрытым балдахином. Затем его взгляд остановился на фигуре Маргариты, лежавшей под одеялом, — она заметила это из-под полуприкрытых век. Дэвид шепотом выругался. Двигаясь с большой осторожностью, он беззвучно закрыл за собой дверь и направился к бадье.
Рядом с бадьей стоял табурет. Дэвид сел на него и стал стягивать обувь. Затем встал, расстегнул камзол и отбросил его в сторону.
«Какие у него широкие плечи! — мысленно ахнув, подумала Маргарита. — Ему совершенно не нужно подкладывать что-нибудь под рубаху, как иногда поступают мужчины». Ткань рубахи натянулась на его спине, подчеркивая мускулы, когда он поставил ногу на табурет и нагнулся, чтобы снять чулки. Стройность его бедер стала куда более очевидна теперь, когда их не скрывали полы камзола. Лампа у него за спиной придавала ему такой роскошный вид, который еще никогда не открывался взору Маргариты.
Глядя, как он одним плавным движением снял рубаху, Маргарита почувствовала, что во рту у нее пересохло. Она быстро закрыла глаза и судорожно сглотнула. Когда она снова открыла их, Дэвид уже залезал в бадью.
Небесная Мать, какой же он красивый мужчина! Тело у него даже более совершенное, чем у обнаженных святых, корчившихся в муках в церковных нишах. Однако если она рассчитывала увидеть его мужское достоинство, ее ждало разочарование. Дэвид стоял спиной к ней и медленно опускался, садясь в бадью.
Намылив себя всего, включая голову, он тихонько плескался, смывая пену. Затем он оперся спиной о бадью, выстеленную полотном, которое защищало купальщика от заноз, и положил руки на края бадьи. Вздохнув, он погрузился в воду поглубже, пока сверху не остались только его затылок и верхний край широких плеч.
Огонек в лампе ярко вспыхнул, и в этом свете стало четко видно клеймо на задней части правого плеча рыцаря. Пламя окрасило сцепленные круги в золотисто-желтый цвет.
Маргарита неожиданно резко вдохнула. Ее глаза распахнулись, и она изумленно уставилась на позолоченный пламенем шрам.
Она села на кровати и отбросила одеяло. Ее сердце качало кровь с мощностью кузнечных мехов. Соскользнув с перины так быстро, что ее ноги громко стукнулись об пол, она подскочила к Дэвиду.
— Я думал, вы спите, — сказал он, обернувшись и глядя на нее. Его глаза тоже удивленно расширились: он увидел, что она снова легла спать обнаженной, не надев даже рубашку, чтобы защититься от холода. Его лицо потемнело, и он тут же отвел взгляд и стал смотреть на воду, омывавшую его колени. — Что-то не так?
— Да… нет. Я не знаю, — неуверенно произнесла она. Дойдя до бадьи, она опустилась возле нее на колени и осторожно, кончиками пальцев коснулась плеча Дэвида. — Вы когда-нибудь видели это ваше клеймо? Я имею в виду, вы когда-нибудь брали в руки кусок полированного железа или ручное зеркало, чтобы посмотреть на него?
— Несколько раз, еще в юности, — пожав плечами, ответил он. — Я мало что разглядел.
— Не могу не согласиться. — Она провела пальцами по маленьким кольцам изображения. — Так значит, вы никогда не задумывались о том, на что это похоже, что это означает?
Его плечо дернулось под ее рукой — это сократились мышцы, отреагировав на ее прикосновение. Когда он ответил, голос его звучал хрипло:
— Я думал, что это идея какого-то фанатика, который вот так помечал брошенных детей, оказавшихся в монастыре, или след проведенного странного обряда, который я не смог запомнить из-за чересчур юного возраста.
Она наклонилась и посмотрела ему в глаза.
— А вам никогда не приходило в голову, что это, возможно, цветок?
— Цветок, — произнес он презрительно — вполне естественная мужская реакция на такие женские штучки.
— Его придумали использовать для клеймения.
— Клеймения? Как клеймят воров?
— Не совсем. Это похоже на цветок утёсника, исполненный в металле, который использовали, скорее всего, для опознания.
Он хмурился, хотя догадка вспыхивала в его глазах богатого синего цвета.
— Именно утёсника?
— Точно. Обычный цветок, так его называют селяне, поскольку он растет повсюду, даже на камнях, а на латыни он называется planta genita. Жоффруа Анжу, предок Генриха VI, Эдуарда III, Эдуарда IV, Ричарда III и многих других, обычно цеплял такие цветки на свою шляпу, поэтому он и получил свое прозвище. Теперь же этот цветок стал…
