Джудит Айвори - Спящая красавица
— Мне пришлось увидеться с ним. Я должна была кое-что спросить у него.
— Что спросить? Может ли он жениться и удовлетворить ваши претензии? Он может это сделать, ты же знаешь. Он слагает с себя полномочия в Кембридже в октябре. Удаляется от дел, как он сказал.
— Нет, он не удаляется.
— Ты обсуждала с Филиппом его отставку?
Великолепно. Они с Филиппом вместе планировали его будущее.
— Ты говорила с ним об этом?
Николь уставилась на Джеймса, ее глаза смело смотрели на него из-под полей бархатной шляпки, словно она могла плюнуть в него. Затем нахмурилась, выражение ее лица смягчилось, и она отвернулась. Николь быстро прошла в дверь. Агент вынужден был поторопиться, чтобы догнать ее. Он был весь сплошные глаза и уши, маленький проворный человечек, у которого выдался такой интересный день.
Она прошла через следующий коридор, приговаривая:
— О Джеймс!
Затем Николь, проходя мимо, хлопнула по дверной раме затянутой в перчатку рукой — раздался треск. Словно Джеймс был каким-то образом виноват, словно у нее действительно было в привычке поколачивать его.
Агент спешил за ней, постоянно предлагая обратить внимание то на одно, то на другое.
— Не хотите ли взглянуть на задний сад, мадам?
— Нет, — ответил ему Джеймс. Молодой человек обернулся.
— Мы берем его, — добавил Джеймс.
— Вы хотите арендовать этот дом?
— Да. Вы можете уйти сейчас, а завтра принести нам договор об аренде?
Ухмылка пробежала по лицу молодого человека. Они даже не обговорили плату и срок.
— Конечно, — ответил он. — Завтра к полудню. Я принесу все бумаги.
— Прекрасно. А теперь уходите.
Тот колебался.
— Мистер Арманд, — сказал он, испытывая некоторое смущение, — мадам, похоже, называет вас Джеймсом. Это не мое дело. Но есть некоторые вещи очень важные, связанные с внесением задатка, денежной ссудой, надежностью...
— Это не проблема. — Джеймс полез в карман и достал бумажник — посмотреть, сколько у него было с собой денег. Двадцать шесть фунтов. Он мог прожить на них целый месяц, но в данном случае этого было недостаточно, он был уверен. Он протянул весь бумажник агенту, сказав при этом: — Остальное я отдам вам завтра. Вы не против?
— Нет, конечно, нет.
Агент поклонился, слащаво улыбаясь, когда убирал кожаный бумажник, полный банкнот. Когда он вытащил руку из кармана, в ней оказался ключ.
Джеймс взял его, затем пристально посмотрел на агента, ожидая, когда тот уйдет.
— Вы можете оставить нас, не так ли? — спросил он.
— Конечно, — согласился молодой человек.
Когда послышался звук закрывшейся двери, Джеймс повернулся к Николь.
Она стояла, сжав губы, без шляпы, и раздраженно сдергивала перчатки, словно они были в чем-то виноваты. Ее рот выдавал гнев, владевший ею. Николь снова была на грани слез. Так много эмоций отражалось на ее лице, что его собственная злость куда-то пропала. Ее эмоции, как это уже бывало раньше, снова озадачили его. Они казались очень сложными.
Как только Николь положила свои вещи на горку подносов — они лежали в заднем коридоре для слуг, — она обернулась к нему и сказала:
— Как у тебя дела с Филиппом?
— Превосходно. Почему ты этим интересуешься?
Она отвернулась, покачала головой.
— О! — только и могла она сказать.
Николь прошла дальше по коридору, подошла к первой попавшейся двери, толкнула ее и вошла. Джеймс последовал за ней. Она вела в маленькую комнатку, которую слуги или хозяева используют после верховых прогулок или работы в саду, чтобы помыться и почиститься.
В комнате в беспорядке лежали сапоги, трубы, тряпки, садовые инструменты, прорезиненный плащ висел на одном из многочисленных крючков, остальные были пусты, кроме еще одного в дальнем углу, занятого соломенной шляпой. Николь подошла к трубе, положила руки на ее край и уставилась в окно. Она простояла так больше минуты. Надо было что-то делать, заставить его чувствовать себя менее беспомощным, менее потерянным. Джеймс подошел к ней и повернул лицом к себе.
Какой сюрприз! Самоуверенная, смело смотревшая ему в лицо женщина, которую он преследовал через весь Кембридж, затем через весь этот проклятый дом вместе с агентом по недвижимости, эта женщина так плотно сжала губы, что они побелели. Ее подбородок мелко дрожал. Ее глаза, встретившиеся с его глазами, были полны слез.
Она сказала:
— Филипп тебе не друг.
— Я знаю это, — так как она ничего не сказала больше, он постарался успокоить ее, — но у меня с ним все в порядке. Действительно.
— Нет, ты не прав.
— Я не прав?
— Нет, — сказала она и коснулась его лица своей ладонью. Она попыталась улыбнуться, но неудачно. — Это не мое дело. Действительно... — Она притворно рассмеялась. — Это совершенно не мое дело.
Джеймс почувствовал в груди холод.
— Что ты знаешь, Николь? Скажи мне. Что сказал Филипп?
Сначала она не говорила. Глубоко вздохнула, затем выдохнула, глядя Джеймсу в глаза, снова вздохнула. Затем сказала:
— О, Джеймс! Я слишком сильно люблю тебя.
После короткой паузы ее лицо приняло такое выражение, словно она приготовилась нанести удар.
— Боюсь, что из тебя делают ягненка для заклания. Он подставляет тебя.
Джеймс покачал головой в очередной раз. Эта мысль, совершенно невероятная, звучала фальшиво. Это было похоже на то, как если бы он стоял один на уступе Гималаев и смотрел вниз, сознавая в то же время, что то, что он так ясно видит далеко внизу, — земля. Реальность. Правда. Она не заставила его спрашивать дважды:
— Как?
Очень спокойно объяснила:
— Ключ к этой загадке в том, что он, кажется, подделал финансовый отчет экспедиции. Тебе придется взять на себя вину за пропажу большой суммы.
Джеймс нахмурился и оперся спиной о стол с горшками.
— Что? — Потрясение от услышанного быстро прошло. Он мрачно рассмеялся, догадавшись. — Библейский фонд — часть из них.
— Ах, — сказала Николь, — ты в курсе того, что происходит.
— Что еще? — У него внутри все похолодело. Он вспомнил все случаи, когда Филипп Данн поступал, как враг. Он всегда был отвратительно завистлив, без стеснения или жалости. И теперь Филипп весь яд, всю свою
агрессию направил против Джеймса. Джеймс видел это много раз, раньше это было обращено на кого-то другого, хотя подсознательно он всегда был насторожен, всегда опасался, что, как заряженное оружие, оно может оказаться нацеленным на кого угодно. Но почему теперь на него?
— Из-за тебя? — спросил он.
— Я бы сказала «да». Исключая ту ненависть, которую, похоже, нельзя объяснить. Он отвоевывает власть, и ты особенно беспокоишь его. Я не знаю, почему. Но я спрашивала его: как, и где, и когда. И он мне сказал. Потому что... — она рассмеялась снова на грани истерики. — Потому что он был уверен, что я не стану ничего предпринимать. — Она фыркнула. — Но он не прав. Джеймс, этого мало: он собирается переделать твой журнал.
