Поль Бурже - Женское сердце
— Да, — отвечала я, — зачем тебе это знать? — Так просто, захотелось! — возразил он и снова замолчал. — Я не раз тебе говорила, что он не может не проболтаться. У него, как выражается моя сестра, «утечка». Поэтому я знала, что к концу завтрака он скажет такое слово, которое даст мне возможность разгадать этот секрет. А несомненно, есть какой-то секрет, касающийся полученного утром письма. Так и вышло, как я ожидала. А что, — вдруг спросил, явно выдавая себя Луи, — Казаль часто виделся с г-жей де Тильер, после их завтрака у нас? — Ничего не знаю на счет этого, — был мой ответ ему. — Но объясни мне, почему тебе так интересно сегодня знать, кто бывает или не бывает у Жюльетты? — Мне интересно? — сказал он, краснея, — тебе это показалось!.. В это самое время человек спрашивает Луи, может ли он принять лорда Герберта Боуна, англичанина, alter ego Казаля, который за столько лет не оставил мне даже визитной карточки… Я оставила их объясняться в кабинете Луи, взяла извозчика и прикатила к тебе…
— Действительно, это странно, очень странно, — сказала Жюльетта… А если тут дуэль… И твой муж с англичанином секунданты Раймонда против Генриха?… Ведь это ясно, как Божий день… Они будут драться!.. Не подумала ли и ты то же самое? Отвечай…
— Да! — сказала графиня, — и мне пришла та же мысль; но, умоляю тебя, не волнуйся… Мы можем ошибиться… Это так невероятно само по себе. Подумай только: Казаль и Пуаян посещают разный круг общества, они не члены тех же клубов, кроме «Jockey» клуба, куда ни тот, ни другой и не заглядывают, так что нельзя и предположить, чтоб они затеяли ссору в одном из этих мест или в каком-нибудь публичном месте. Не было ли у них обмена писем?… Да и это трудно допустить… Чувствую, однако, что тут что-то кроется, я уверена в этом; но что именно? вот что необходимо разузнать… А у кого? Луи и неосторожен, и очень наивен, но если он дал слово молчать, то сдержит его… Тебе необходимо повидать Пуаяна; за этим я приехала так поспешно…
— Благодарю тебя, — сказала Жюльетта, целуя свою приятельницу. — Ты моя спасительница! Я не переживу дуэли между ними! Ах!.. Я узнаю все… Генрих хотел быть здесь в два часа… и не извещал меня сегодня о том, что придет в другое время… Значит, он придет… Боже!.. я вся дрожу, но ты права, я должна быть мужественной.
Несмотря на эту решимость и на относительное спокойствие, вернувшееся к ней при внезапном сознании близкой опасности, на что в важнейшие моменты жизни способны только те, в ком течет доблестная кровь благородных предков, — молодая женщина, тем не менее, чувствовала такую смертельную тревогу, какой не испытывала с того дня, как ждала телеграммы с подробностями о первом сражении, в котором участвовал ее муж. Ей показались такими долгими те минуты, которые прошли с ухода ее приятельницы до прихода ее возлюбленного, что она едва не послала своего слугу к графу, так как он немного опоздал. Она пожалела, что не задержала Габриеллы, хотя последняя очень благоразумно заметила:
— Будет лучше, если де Пуаян не застанет меня здесь. В подобных положениях, чем меньше лиц, посвященных в тайну, тем менее затрагивается самолюбие… А ты напиши мне тотчас, чтобы успокоить меня…
— Десять минут третьего… — размышляла Жюльетта, следя за минутной стрелкой каминных часов. — Если в четверть третьего он не придет, значит, он совсем не будет… А тогда у кого мне все разузнать? Кажется, позвонили?… Открывают дверь прихожей… дверь гостиной. Да, это он!..
Действительно, вошел Генрих де Пуаян, извиняясь, что не мог отделаться ранее от одного делового свидания. А между тем он только что расстался со своими двумя секундантами: с сослуживцем своим де Сов и с генералом де Жардь.
Дуэль была назначена на завтра и на таких условиях, им самим назначенных, над которыми призадумался бы самый храбрый человек: четыре выстрела, на расстоянии двадцати шагов по команде из пистолетов с двойным спуском. В то время подобные пистолеты еще были в употреблении. Граф невольно должен был думать, что, быть может, видит г-жу де Тильер в последний раз. А между тем следившая за ним Жюльетта не подметила в нем ни малейшей тревоги. Его спокойствие, близкое к равнодушию, накануне дуэли с таким опасным противником, было, однако, не притворным, а вполне искренним. После вчерашней неожиданной истории он почувствовал себя как-то удивительно успокоенным. Он не мог себе представить настоящего повода, по которому Казаль затеял с ним такую странную, такую несогласную с поступками порядочного человека ссору, он не знал этого доведенного до безумия чувства недостойного любопытства, а объяснял ее себе безумной ревностью, злобой завзятого обольстителя, избалованного легкими успехами, видящего себя отвергнутым и грубо обрушивающегося на того, чьему влиянию он это приписывает. И не доказывал ли гнев Раймонда, что у него не оставалось никакой надежды. Значит, Жюльетта не выказала ему никакого особенного внимания! Хотя граф никогда не сомневался в ее верности, но получив неопровержимое доказательство этой верности, ему сделалось невыразимо сладостно, как было ему сладостно и отчаяние Казаля! Ах! этот Казаль; он так глубоко ненавидел его с некоторых пор, и при одной мысли, что будет держать его под своим пистолетом, граф ощущал невыразимое чувство удовлетворения! Он забывал при этом, что тайна его отношений к г-же де Тильер обнаружится и что шансы дуэли были на стороне Казаля. Еще сегодня утром он заходил к Гастину, чтоб удостовериться в своем умении владеть тем оружием, которое сам выбрал, и заметил среди трофеев первоклассных стрелков картонный квадрат с простреленной, как бы выбитой машинкой, мишенью, а под ним надпись: «Семь пуль прицела г-на Казаля». Ну что ж? Разве он не ближе стоял к смерти в 1870 году? К тому же близость неизбежной опасности, выводя его из умственной напряженности последних дней, доставляла ему особенное успокоение, которое и враг его, вероятно, испытывал, — и по тем же причинам.
После долгого поглощения нашими собственными мыслями действие, хотя бы и трагическое, приносит нам облегчение, раз оно определено и выводит нас из хаоса смущавших нас противоположных мыслей.
Граф подошел к г-же де Тильер с таким серьезным и ясным лицом, что легко мог бы ввести ее в заблуждение, если бы вопрос о дуэли не был для нее вопросом первостепенной важности. Ей недостаточно было, при таких серьезных обстоятельствах, остановиться на предположениях; она жаждала знать определенно: она нашла верное средство убедиться, будет ли граф завтра драться или нет. Стоило только попросить его провести с нею весь завтрашний день! После обыкновенных фраз вежливости о здоровье и погоде она обратилась к нему с чарующей лаской в голосе и движениях, от которой давно его отучила:
