Хизер Грэм - Ничто не разлучит нас
А когда он наконец насытился, Гейли была совершенно опустошена, физически и духовно. Брент лишился чувств и провалился в сон, похожий на летаргию, от которого его невозможно было пробудить никакими силами. Однажды Гейли даже засомневалась, жив ли он, поскольку дыхание стало совсем слабым. Прикоснувшись к щекам мужа и обнаружив, что они влажны от слез, Гейли изумилась: «Какие же муки он переживал!..» И тихо всхлипнула.
Что с ними происходит?! Гейли прикусила губу и завернулась в одеяло. Потрясенная, она забралась в уголок сарая и долго смотрела на спящего мужа. Она растерялась, была совершенно сбита с толку… Не знала, что ей делать. Мир разваливался на куски, рассыпался на песчинки и, словно песок, утекал сквозь пальцы.
Ее миром был Брент.
Гейли опустила голову, и слезы закапали из глаз. Они текли помимо ее воли. Любовь – трудное испытание, они с Брентом в полной мере ощутили это. Наверное, ей следовало ожидать чего-нибудь плохого. Гейли успела убедиться, что жизнь нелегка и черные полосы чередуются в ней с белыми. Ведь совсем недавно они купались в водопаде небывалого счастья.
На востоке между тем мягко зарозовело небо. Должно быть, она все-таки задремала, потому что, открыв глаза, увидела Брента, который в изумлении смотрел на нее. Она сразу поняла, что перед ней снова ее муж.
– Гейли.
– Я здесь.
– У меня жуткая головная боль. Мы здесь заснули? Господи, у меня во рту какая-то трава.
Гейли скривила губы в горькой усмешке:
– Ты вновь ничего не помнишь?
– Не помню? Нет, ничего не помню. Наверное, я слишком рано отключился.
Эта головная боль… Необычайно сильная и мучительная. Брент подумал, что стоит обратиться к врачу, поскольку она похожа на приступы мигрени. Он сел, потянулся и почесался – сено накололо ему кожу, – поглядел на жену повнимательнее. Сердце его упало.
Во взгляде Гейли не было ярости и упрека, как неделю назад. Напротив, сейчас она выглядела больной и разбитой. Точно раненая олениха, изумленно смотрящая на человека, которому она полностью доверяла, а он пустил стрелу ей в сердце.
У Брента тяжко застучало в груди: его жена сидит напротив, в дальнем углу конюшни, накинув одеяло на плечи и жалко съежившись. Волосы спутанными прядями спускаются по обеим сторонам побледневшего лица, подобно ореолу невинности. И она смотрит на него глазами усталой, постаревшей женщины.
– Гейли. – Брент содрогнулся, прошептав ее имя и крепко зажмурив глаза. Что еще он наделал? Черт возьми, он ничего не помнит! Ему хотелось обнять ее, но он не посмел. – Гейли, что… Я ведь не обидел тебя, нет?
Она опустила ресницы и тихо произнесла:
– Нет. Ты меня не обижал. Но ты ничего не помнишь. Опять.
– Не понимаю…
– Не понимаешь, – устало повторила Гейли, – и не пытаешься?
– О чем ты? – приготовился защищаться Брент.
Она поднялась, уронив одеяло на пол. Как изумительно ложился ранний солнечный свет на ее тело, на округлости грудей и кончики сосков, на эти углубления, изгибы и на гладкую поверхность бедер!.. Брент почувствовал внезапный прилив возбуждения, но он понимал, что в его положении не время думать о сексе. Ему следовало подумать, как удержать жену.
– Гейли…
– Тебе надо к психиатру, Брент. Ты теряешь рассудок. Ты всю ночь называл меня Катриной, шептал, что я маленькая потаскушка и предательница, но продолжал признаваться в любви. – Гейли начала одеваться.
– Возможно, я спал…
– Это было поведение сумасшедшего, Брент.
– Гейли, черт побери, не могу я идти к психиатру! Гейли, подожди минутку, куда ты?
Она успела полностью одеться и зашагала к двери. Муж ухватил ее за запястье, но она холодным взглядом уставилась на его руку.
– Гейли, куда ты?
– В дом. Сварю кофе, приму душ. А потом, Брент, я уеду.
– Что?! – заорал он и словно тисками сдавил ее хрупкую руку. Он не верил своим ушам, но Гейли говорила совершенно серьезно. Она горько кивнула, глядя Бренту в глаза.
– Так не может продолжаться, милый. Я каждую минуту жду повторения этого кошмара. А тебе это безразлично. Тебе наплевать.
– Что ты говоришь? Как это наплевать? Я же люблю тебя! Господи, ты знаешь! Люблю больше всего на свете…
– Не считая своей гордости, Брент.
– Но… Я не понимаю, в чем провинился! Ты отлично знаешь, что я никогда нарочно не обижу тебя. Не могу я бороться с тем, чего не понимаю. Но буду стараться, клянусь. Я… Черт возьми, Гейли! Ведь брак – и в горе, и в радости! – воскликнул он, а через минуту добавил: – Я думал, что ты меня любишь.
– Брент! Я люблю, очень люблю! Тебе это известно.
– Тогда ты не оставишь меня!
– Но ты не собираешься пробовать!
– О чем ты?
– Показаться врачу. Я пошла, когда ты попросил, помнишь? – Гейли не стала дожидаться ответа. Она еще мгновение смотрела в лицо мужа, а потом развернулась и направилась к выходу. Брент смотрел ей вслед. Похоже, что она все решила.
Это не сон, жена уходит от него!
– Гейли!
Она находилась на полпути к дому, посередине лужайки, когда услышала оклик и обернулась. Брент бежал, совершенно голый, по открытому всем ветрам газону.
Она не удержалась от улыбки – так красив и грациозен он был, словно молодой олень. Он даже не подумал о наготе.
Задыхаясь от бега, Брент настиг жену и взял за плечи, но на сей раз Гейли не стала сопротивляться. Она по-прежнему улыбалась, хотя слезы готовы были перелиться через веки, а когда Брент прижал ее к груди, она испытала настоящее счастье от того, что явственно чувствовала его тепло и слышала быстрое сердцебиение.
– Не уходи.
– Но, Брент…
– Я схожу к Шафферу. Я позвоню и договорюсь о визите в ближайшее время. Только не бросай меня. Никогда не оставляй меня. Я люблю тебя. Ты для меня – все.
Гейли поцеловала его. Она рассмеялась и заплакала почти одновременно. Держась за его руки, она откинулась назад и оглядела мужа с ног до головы.
– Да ты чокнутый! Стоишь посреди лужайки совсем нагишом, средь бела дня, когда в любой момент… – Гейли внезапно смолкла. «Любой момент» уже настал. Прямо в их сторону вдоль луга ехал почтовый фургон.
– О дьявол! – ругнулся Брент. Он оглянулся на дом, на конюшню, увидел, что и то и другое находится на одинаковом расстоянии, и решительно заявил: – Ты, любовь моя, стоишь того, чтобы ради тебя осрамиться! – Он чмокнул жену и что есть духу помчался к дому.
Гейли сначала рассмеялась, а потом снова заплакала и уселась на траву, еще некоторое время перемежая смех со слезами.
Наверняка почтальон посчитал ее более опасной, чем голого мужчину. Он бросил скрученную газету ей на колени, спросил, нельзя ли чем-нибудь помочь, и скрылся прежде, чем Гейли успела ответить.
