Евгения Марлитт - Прихоти любви
– Тише, – сказала герцогиня с презрительной улыбкой.
Вошел его высочество.
– Как ты себя чувствуешь, Лизель? – нежно сказал он и хотел поправить на ее лбу влажные волосы.
– Не трогай меня! – проговорила герцогиня, и ее глаза расширились. – Все прошло, – прошептала она.
Клодина бессильно прислонилась к двери. Герцог подошел к ней и тихо спросил:
– Герцогиня бредит?
У Клодины грудь разрывалась от отчаяния; она зажала рот платком, чтобы удержать готовое вырваться рыдание, и, шатаясь, вышла в другую комнату. Герцог со страхом вышел за ней.
– Что случилось? – спросил он.
Глаза больной были устремлены на дверь, в которую исчезли оба.
Ужасная, непереносимая боль сковала ее мысли. Она лежала со сжатыми кулаками и горящими глазами. Клодина не хотела сознаться даже перед умирающей! Она так хорошо отнеслась к ним, хотела сама благословить их перед смертью, чтобы они принадлежали друг другу на всю жизнь. Это было бы мщением за ее разбитое счастье. А Клодина, Клодина! Каким же испорченным созданием была она, если решилась призывать небо в свидетели своей невиновности!
Гнетущий страх сдавил грудь несчастной.
Ее муж снова вошел, подошел к ногам постели и испытующе посмотрел на нее. Клодина, овладевшая собой, несла в руках стакан.
– Выпей, Элиза, – сказала она, наклоняясь и поддерживая рукой голову герцогини, – эти капли, которые всегда помогают тебе.
Герцогиня лежала почти без сознания, с крепко сжатыми губами. Ее большие темные глаза пристально посмотрели на бледное лицо молодой девушки, потом на мужа.
Стакан в руке Клодины задрожал.
– Выпей же, – сказала она изменившимся голосом. Раздался дикий крик, и стакан был выбит из рук Клодины.
– Яд! – пронзительно вскричала герцогиня и вскочила с безумным видом, вытянув с отчаянием руки. – Яд! На помощь! Неужели конец недостаточно скор для вас?!
Она без сил упала, и новый поток крови покрыл ее белую одежду и постель.
Клодина, упавшая на колени, в ужасе вскочила. Со сверхчеловеческой силой овладела она собой, позвонила и помогла поднять больную, которую герцог, глубоко потрясенный, прижал к своей груди.
– Лизель, – говорил он. – Лизель, великий боже!..
Герцогиню положили в постель, и она лежала с закрытыми глазами, как мертвая.
Вновь началась суета. Старый доктор с озабоченным лицом стоял около больной; он посмотрел на часы, пощупал слабый пульс и покачал головой.
– Профессор прибудет в девять часов, – прошептал он плачущей старой герцогине, – но до тех пор надо быть спокойными, не показывать страха. Лучше всего, чтобы ее высочество оставалась в привычном обществе, я буду пока в соседней комнате.
– Клодина! – прошептала больная. – Клодина!
Герцогиня-мать оглянулась, ища глазами девушку, но она исчезла. Старуха в страхе вышла в коридор и спросила, где комната фрейлейн фон Герольд. Но дверь была заперта, и за ней не слышалось никакого движения…
Клодина почти лишилась сознания в своей комнате, мысли ее путались. Вот до чего дошло! Свет считал ее любовницей герцога, его жена умирала с этим бредом!
О, отчаянность ее безумной гордости! Если она достанет звезду с неба для свидетельства ее невиновности, все равно никто не поверит ей – ни умирающая, ни живущие, ни даже тот, который предостерегал ее и которого она тогда оттолкнула. Один бог знает, что она чиста, но бог не творит больше чудес! Потеряна! Погибла! Она стала позором своей семьи, теперь все будут показывать на нее пальцами и говорить: «Смотрите, смотрите, вот та, которая разбила сердце нашей бедной герцогини».
Кто мог спасти ее? Герцог? Он не мог вступиться за нее – они все сделали бы вид, что верят ему, а потихоньку продолжали смеяться. Милосердный боже! Что она сделала людям, что они так ненавидят ее?
Если бы она могла умереть! Она не сняла бы с себя позора, но была бы мертва и не чувствовала его более.
Клодина мучилась. Там, в парке, есть маленький пруд, сказал ей внутренний голос. Там так тихо, так прохладно; может быть, ее найдут потом и скажут: «У нее все-таки было чувство чести, у этой Клодины, она не могла жить с преступлением на сердце!» И только один сказал бы, подходя к гробу: «Сестра моя, чистая и гордая, любимица моя, я верю тебе!»
А в Нейгаузе черная головка прижмется к плечу красивого мужчины и нежный голос скажет: «Какое мне дело, Лотарь, что твоя родственница опозорила твое имя, – все равно я люблю тебя!»
Несколько громких ударов заставили Клодину встрепенуться.
– Фрейлейн фон Герольд, – проговорил писклявый голос Болен, – герцогиня-мать ждет вас.
Клодина машинально вышла, забыв, что волосы ее распущены и что на ней домашний халат. Ничего не сознавая, вошла она в еще не освещенную комнату, на пестрый ковер которой падал двумя полосами лунный свет.
– Клодина! – мягко прозвучало у окна.
Девушка подошла и поклонилась.
– Садитесь, Клодина.
Но она не двинулась и стояла, словно окаменев.
– Герцогиня умирает? – хрипло спросила она.
– Все в воле Божьей.
– И по моей вине, по моей вине, – пробормотала девушка.
Герцогиня не отвечала.
– Я должна задать вам вопрос, – сказала она наконец, – очень странный в ту минуту, когда ангел смерти витает у дверей этого дома, Клодина. Но тот, за которого я должна задать его, обязал меня сделать это сейчас же. Барон Герольд просит вас, Клодина, заменить его осиротевшей дочери мать и стать его женой.
– Ваше высочество, – воскликнула пораженная девушка, отойдя на шаг и тяжело припав к мраморному карнизу зеркала. – Благодарю, – сказала она потом, – я не хочу от него жертв.
– Однако, – строго возразила герцогиня, – вы могли бы одним ударом прекратить все пересуды, могли бы удержать ненадолго улетающую жизнь, чтобы она окончилась спокойно…
– Ваше высочество! – простонала Клодина.
– Моя бедная, несчастная Лизель, – вздохнула старуха.
– Ваше высочество, я отдам жизнь за герцогиню, – с мольбой проговорила девушка, – только не это унижение…
– Вашу жизнь! Сказать нетрудно, Клодина…
– Ах, если бы я могла доказать это! – вскричала она и подошла со сложенными руками к стулу герцогини.
Месяц осветил ее полную отчаяния фигуру и потухшие глаза.
Герцогиня испугалась.
– Клодина, Клодина! – мягко сказала она.
– Неужели, ваше высочество, вы действительно думаете, что я бесчестна? – спросила она разбитым голосом.
– Нет, дитя мое, потому что барон Герольд не взял бы такую в жены.
Клодина отступила.
– Потому, только потому, – проговорила она.
– Мне было тяжело поверить слухам, – продолжала герцогиня. – Но, дитя мое, я знаю жизнь, знаю своего пылкого сына и его власть над женщинами… и вдруг узнаю, что ты, бежавшая от него, постоянно находишься рядом! Дитя мое, я верю, что ты была только другом герцогини, но ты посмела преступно играть своим добрым именем, не сумела избежать подозрений и потому прими руку, которая протягивается к тебе, – настойчиво прибавила герцогиня. – Никто, даже самые злые сплетники, не отважатся сказать, что Лотарь Герольд фон Нейгауз привлек к своей груди женщину, которая не чиста, как солнце. И он, мой сын, не посмеет бросить взгляда на женщину, принадлежащую другому…
