Евгения Марлитт - Прихоти любви
Принцесса Текла уехала в Нейгауз одна с графиней Морслебен.
Впереди ехал экипаж с Беатой и детьми. Лепетание маленькой внучки доносилось до принцессы. В Нейгаузе необычно бледная графиня Морслебен остановилась перед поспешно прибежавшей фрау фон Берг. Молодая графиня была вне себя от того, как с ней обращалась во время пути принцесса.
– Я охотно сейчас уеду к маме, – воскликнула она. – Чем я виновата, что у ее высочества пошла горлом кровь?
Фрау Берг еще продолжала улыбаться, но побледнела при этих словах.
– Кровь горлом? – тихо спросила она.
– Да, ей очень плохо. Телеграфировали в Г.
– А принцесса Елена?
– Она не пожелала ехать с нами, кажется, ей хотелось бы лежать на пороге больной…
– А где барон?
– У ее высочества герцогини матери; по крайней мере был там, когда мы уезжали. Болен сказала, что он просил аудиенции у ее высочества.
– Ну, а фрейлейн фон Герольд?
Хорошенькая графиня пожала плечами.
– Все говорят о ней, – сказала она. – Мне жаль ее. Говорят, что герцогиня узнала о неверности своего супруга; его высочество готов, кажется, сжечь весь мир…
– Господи, ведь скандал должен был наконец обнаружиться? – сказала Берг, пожав плечами. – Но где же находится гордая Клодина? Сидит в Совином доме и с нетерпеливой надеждой глядит на Альтенштейн или кинулась в пруд около замка?..
Графиня Морслебен взглянула в ее лицо, и не пытавшееся скрыть удовольствие, – дикая радость блестела в черных глазах. Она радовалась не изобличению преступницы, ведь она имела так мало права причислять себя к праведным.
– Милостивая государыня, – дерзко сказала хорошенькая графиня, – я все утро думала: кто это сказал, что, сидя под стеклом, нельзя бросать камни?
– Я спрашиваю: куда делась фрейлейн фон Герольд после блестящего проявления немилости? – повторила фрау фон Берг, покраснев от злости.
– Я не понимаю вас, Берг, – отвечала графиня вкрадчиво, как только могла, – вы знаете больше меня?.. Немилость? Фрейлейн фон Герольд сидит у постели герцогини!
Фрау фон Берг, задохнувшись от злости, отправилась в комнату ее светлости принцессы Теклы, откуда давно раздавался оглушительный трезвон.
Глава 24
Герцогиня спала, во всем доме царила тишина, мертвая тишина.
В комнате ротмистра Риклебена сидел барон Герольд – он попросил у офицера разрешения остаться у него, пока не будет известия о состоянии ее высочества.
Он взял предложенную сигару, но она постоянно гасла; открыл книгу, но не мог от волнения читать. Мрачная забота лежала на лице барона, и мучительное беспокойство заставляло его беспрестанно ходить по комнате взад и вперед…
Фон Пальмер заперся в своей комнате и был в самом скверном настроении. Хорошенький денек выдался сегодня, право! Когда он утром вошел в кабинет с докладом о необходимых переделках дворца в резиденции, герцог встретил его с удивленным лицом, держа в руках распечатанное письмо от своего кузена, принца Леопольда, в котором тот спрашивал, почему гофмаршальство уже три года не платит фирме «Шмит и К°». Глава фирмы обратился к посредничеству принца, потому что на прямые запросы относительно уплаты приходили только новые заказы и уклончивые ответы. А в последний раз был ответ, что если будут надоедать, то и вовсе перестанут делать заказы.
Пальмер улыбнулся и сказал, что это просто недоразумение, но его высочество энергично выразил желание, чтобы оно как можно скорее было урегулировано.
Это неприятно, очень неприятно! Как будто этот торговец не должен постоянно давать в кредит, по крайней мере до тех пор, пока он, господин фон Пальмер, сможет удалиться в тихий уголок!
Одно утешение – иметь вблизи фрау Берг. Как она блистательно приноровила развязку ко дню рождения принца! Старая герцогиня-мать оттолкнула Клодину – это было неоценимо! Перед матерью даже и его высочество не решится продолжать комедию. Чудесно! Великолепно!
Последние лучи вечернего солнца падали сквозь большое окно в комнату герцогини.
– Клодина! – прошептал слабый голос.
Девушка, погруженная в невеселые думы, встала и опустилась на колени у постели больной.
– Как ты себя чувствуешь?
– О, мне лучше, лучше; я чувствую, что наступает конец.
– Не говори так, Элиза!
– Есть тут кто-нибудь, кто бы мог нас услышать? – спросила герцогиня.
– Нет, герцог пошел к принцам, горничная в соседней комнате, Катценштейн у герцогини-матери, а сестра милосердия спит над своим молитвенником.
Больная лежала тихо и следила за скользящим золотым зайчиком, который постепенно поднимался по изображению мадонны…
– Почему ты не доверяла мне? – спросила она грустным тоном. – Почему не сказала откровенно все-все?
– Дорогая, мне нечего было скрывать от тебя!
– Клодина, не лги! – торжественно сказала герцогиня. – Нельзя лгать перед умирающей.
Клодина гордо подняла голову.
– Я никогда не лгала тебе, Элиза!
Горькая улыбка скользнула по бледному, истощенному лицу больной.
– Ты мне лгала каждым взглядом, – ужасно ясным и холодным голосом сказала она, – потому что ты любишь моего мужа…
Крик перебил ее – и голова Клодины тяжело упала на красное шелковое одеяло. То, чего она боялась, было высказано женщиной, которую она так глубоко и преданно любила.
– Я тебя не упрекаю, Клодина, я хочу только, чтобы ты обещала мне после моей смерти…
– Милосердный боже! – воскликнула девушка, вскакивая. – Кто пробудил в тебе это ужасное подозрение?
– Подозрение? Ты бы лучше спросила меня: кто открыл мне глаза на ужасную действительность? И он… он любит тебя, любит! – шептала дальше герцогиня. – Боже, это так естественно!
– Нет, нет! – вне себя воскликнула Клодина, ломая руки.
– Ах, замолчи! – попросила усталым голосом герцогиня. – Продолжим наш разговор: я должна сказать еще многое.
У Клодины кружилась голова. Что она могла сделать, чтобы доказать свою невиновность?
Щеки больной сильно раскраснелись, она тяжело дышала.
– Элиза, поверь мне, – молила девушка. – Я…
Больная внезапно поднялась.
– Можешь ли ты поклясться мне, – убийственно спокойно сказала она, – что между тобой и герцогом ничего не было сказано о любви? Поклянись мне в этом памятью твоей матери, и если ты сможешь это сделать перед умирающей, я поверю тебе и буду думать, что мои собственные глаза обманули меня!
Клодина стояла, как каменная. Губы ее шевелились, но из них не вырвалось ни звука, и она, уничтоженная, склонила голову. Герцогиня опустилась на подушки.
– Ты все-таки не можешь решиться на это, – проговорила она.
– Элиза! – воскликнула наконец Клодина. – Поверь мне! Поверь! Боже, что мне сделать, чтобы ты поверила? Повторяю тебе – ты заблуждаешься!
