Анчутка - Алексей Малых

Малая села на пыльной обочине, лодыжку двумя ручонками обхватила, а из глаз слёзы ручьями в миг потекли.

— Спешишь куда, сказывай, — Мир коня рядом с ней осадил.

— Там ведун прозорливый из лесу пришёл. А я гривну потеряла, думала узнаю, где она, — залилась слезами ещё сильнее.

Мир с коня спрыгнул, малую по голове пригладил да, нежно в руки свои натруженные маленькую ножку взяв, осмотрел пристально и из пятки занозу вытащил. А у той слёзы не перестают литься.

— Вот тебе злотник, купишь новую — протянул монету.

— Не нужна новая! Мне потерянная нужна, — руку отталкивает. — Это от матушки поминок мне остался, она по весне от лихоманки сгорела.

Братья от слов её жалостливо на ту посмотрели, и на сердце каждого неприятно заныло, а девчушка нос утёрла и, роняя слёзы, поднялась, чтоб дальше идти, да только ойкнув, назад и осела. Извор в миг с коня слетел, да подхватил ту словно пушинку.

— Злотник всё же возьми — купишь себе кожаные поршни, чтоб ноги больше не наколоть, — настоял Мир, к ним подойдя. — А коли покажешь, где колодец тот, я тебя верхом довезу, как боярыню.

Та, носом хлюпнув, на коня высоченного посмотрела и, дав согласие, пыльным рукавом слёзы детские отёрла. Подкинул Мир малую коню на холку, сам сзади в седло уселся, и расспросами пытает, чтоб ту от кручинушки своей отвлечь.

— А тятя где?

— Нет его тоже, — прерывисто втягивая воздух, всхлипнула.

— Сирота? — в голосе Извора надломилась его привычная надменность.

— Тятя мой купцом был. Он в Чернигов обоз вёл, только посекли его ватажники, той осенью ещё, — говорит, а сама вдаль смотрит, пальцем показывает куда коней править, не видя как лица братьев от её слов потускнели. — Братья старшие остались, да оба по миру пошли, когда отцовское достояние промотали — в закупы (наёмные работники) подались.

— А что ж, вправду ведун прозорливый?

— Вправду. У Бояна, гончара, мерен пропал, так он указал на конокрада…

— Конокрада, говоришь? — Мир задумчиво нахмурил брови, с братом переглянулся.

— Ага, он хорошо потерю ищет, то тёлка какая в лес уйдёт, то лошадей кто уведёт, всегда покажет. А у Злобки, жены бондаря, детей не было, а на третий год, муж другую жену хотел в избу взять, она ведуна сама в лесу отыскала, так он ей травки дал заговорённые, та и понесла вскоре. Теперь уж на сносях верно.

— Да не уж-то?! — будто удивился Извор. — И часто она к нему ходит?

— Извор, — укорил Мир своего друга, указуя не незрелый возраст собеседницы. — Не пристало с чадом о таком говорить.

— Да поди ведун этот сам её и обрюхатил! — колко подметил Извор.

— Да знаю я всё! — обижено вспылила малая, кичась, будто совсем взрослая. — Вон курей петухи топчут, быки на коров лезут. Сегодня ночью по кустам тискаться будут все кому не лень, хотя митрополит всем строго настрого запретил — сказал, что от причастия отлучит аж на три лета! А братья, при отце живом, чернавок на сеновале вечно ломали. А про ведуна — правда всё — он Злобке травки для мужа её дал, тот оказывается хворым был! А ещё по весне половцы, помните, лиходейничали? Так ему корову привели, а он заговорами ворожину и отвадил.

— Верно! Уже давно не было их в наших краях, — поддержал свою спутешественницу Мирослав и добавил как бы в сторону, чтоб лишь брат слышал, — до вчерашнего дня.

— А давно ли этот ведун в здешних краях, что-то я о нём и не слыхивал, — выуживали из той для себя нужное.

— Кто говорит, что в грудень появился, а я его и в листопадник в лесу видела, когда за шиповником ходила. Издали только.

Доехав до колодца заброшенного, который сегодня притянул к себе жителей окрестностей вовсе не за водой, ссадил малую с коня, подхватив ту за подмышки.

— Мир, и ты веришь в эти байки? — Извор недовольно взглядом измерил густую толпу.

— Держи ещё, — Мирослав, не отвечая тому, протянул девчушке мошну. Малая в улыбке растянула все свои озорные веснушки и, отвесив содержимое, мелко раскланиваясь и прижимая кожаный мешочек к груди, затараторила:

— Благодарствую, боярин. Я теперь муки да мёда куплю, медовых хлебов наделаю да на торжище снесу.

— Сдаётся мне, что он конокрадов знает, — Мир наконец, подозрительно прищурившись, ответил Извору, провожая взглядом слегка прихрамывающую девчушку идущую к толпе, плотно окружившую колодец с жоравлём. — Помнишь, когда мы в степи заблудились, дружина старца одного видела. Они пока его гнали, в лесу заплутали, а тот как в землю канул. Может и по его указке те промышляют кражами, да и с половцами может заодно. Его испытать как следует нужно.

* * *

Солнце уже к западу путь наметило, а люд всё не расходится — кому заговор на удачу, кому на урожай, кто-то жениха богатого ищет, иная вторую жену мужа извести хочет. Ведун никому не отказывает, бубенцами своими гремит, то крухнет, как стервятник, то курой заквохчет, а толпа то ахнет, то воскликнет.

Надоело Извору вокруг толпы ходить, хотел вклиниться, да не тут то было — всем надо до заката успеть, и плата ведь небольшая — векшу в колодец кинуть. А коли нет, так и пара яиц сгодится или мёд первый.

— А ну, расступись! — Извор гаркнул над головами.

Только это никакого действия не возымело. Поднахрапился Извор, растолкал всех, путь для сына наместника расчищая. Люд сначала завозмущался, не разобрав что к чему, а как увидели, что бояре, тут же и смолкли. Да и сам ведун их звать к себе начал, волком подвывает и к себе посохом выше своего роста, с козлиной головой вместо навершия, да связкой бубенцов под ней, крутит на них указывая.

Расступился люд, открывая взору бояр ведуна, в замшелой длинной рубахе в пол, которую верно никогда и не стирали, такой же длинной безрукавке, по отрёпанному краю росшитую мелкими бубенцами, что при каждом движении разносился не только затхлый смрад, но и дребезжание. Его не совсем седые волосы были разделены спереди на пробор и заплетены в несколько кос, свисающих спутанными паклями по бокам, а сзади для отвода злых духов одна толстая и длинная, ниже талии. В каждую по перу сойки вплетено. Косы были и в косматой бороде, в которой прятался край широкого шрама, пересекающего всё его лицо, сросшегося уродливым разрывом, искривив нос, губы и бровь, в завершение всего устрашающего вида, зияла чернотой одна пустая глазница.

Ведун выть перестал, на тех одним ясным глазом уставился, а другим, будто в тайный мир,