Екатерина Мурашова - Красная тетрадь
Глава 2
В которой егорьевцы охотятся, а Дмитрий Михайлович Опалинский встречается с незнакомцем
Осень еще только вступила в свои права, и зеленый цвет не изгнан окончательно из лесных одежд. Но уже как-то навалилось на землю тяжелое предзимье, разом погасив и летнюю живость, и те неопределенные надежды, которые будит в чувствительных сердцах первая россыпь яркого осеннего золота. В мелких Березуевских разливах суетились, квохтали, готовились к отлету птичьи полчища. Камыши шуршали сухо и обреченно. Вода меняла цвет с темно-зеленого на свинцово-серый, цвет осени и холода.
Осенью в Егорьевске развлечение – большая утиная охота.
Охотники по обычаю собираются накануне у дома Гордеева. В конюшне, на коновязи нет мест. Конюх Игнат сбился с ног и охрип. Кто-то привязал свою старую кобылу с улицы к ограде и теперь она там волнуется, чувствует себя обманутой, ржет, месит грязь копытами и тянет жилистую шею, чтобы разглядеть, что делается во дворе за оградой, где собралось их, лошадиное общество.
У людей бесконечная, но кажущаяся крайне важной суета: пакуют и снова разбирают корзины, мешки и саквояжи, проверяют и укладывают ружья в чехлы. Рассматривают охотничьи костюмы. Сравнивают патроны, оружие, ведут разговор, неотделимый от ощущения охоты, бессвязный и мудрый. Случайным, но достаточно образованным наблюдателям (их всего двое) кажется, что вот-вот начнут рисовать охрой на стенах охотничьи сценки и метать в них копье, как древние троглодиты. Горничная Анисья безостановочно разносит среди гостей клюквенный квас. Солнечные лучи ползают по стенам второго этажа, но уже не спускаются во двор. Вечер прозрачен, как стакан с водой.
Собак переполняет возбуждение, они крутятся у всех под ногами и поскуливают. Забегают во все подсобные помещения, куда могут проникнуть и везде задирают лапу. Кажется, что параллельно с людским происходит еще и собачье нашествие, имеющее какую-то свою, особую цель. Мефодий, главный над дворней, видит все это безобразие и ворчит себе под нос. Маленький сынишка конюха Игната приманил к себе приглянувшуюся ему, породистую псину и кормит ее на пороге сенника обкрошившейся булкой. Голодная собака жадно ест, переступая лапами, крутит обрубком хвоста и нервно тычется мордой в лицо мальчишки, заставляя того хохотать от восторга. Хозяин псины замечает это безобразие, хватает ребенка, трясет и орет на него так, что со стропил сыплется труха. Маленькие грязные пятки молотят воздух, от страха мальчишка потерял голос. Мефодий осторожно, но твердо высвобождает ребенка из рук гостя и терпеливо объясняет ему, что мальчишке всего четыре годика, он плохо говорит и уж никак не может знать, что перед охотой собак кормить нельзя.
На втором этаже, в покоях, убранных в зеленых тонах, уже горит лампа, но пылинки еще кружатся в угасающем, пробивающемся сквозь шторы солнечном луче.
– Петя, это все обязательно? Весь этот шурум-бурум? Почему бы всем этим людям не поехать на охоту по отдельности и не встретиться уже там, на разливах? Путь недалек… Или вообще сравнить добычу по окончании охоты?
Невысокая, сильно сбитая женщина стоит перед братом, уперев кулак в бедро. Брат много выше ее, улыбается скользящей улыбкой. По его повадке она видит, что он не пьян по-настоящему, но уж где-то приложился. И, пожалуй, не раз. Лучше всего говорит застарелый запах. «И как Элайдже с ним не противно?!» – привычно и почти равнодушно удивляется женщина. На самом деле удивления нет вообще, есть усталость, маскируемая много раз обсосанными размышлениями.
– Это обычай, Машка, ну как ты не понимаешь? – говорит брат, вроде бы по форме оправдываясь. Впрочем, в его голосе тоже нет и намека на какие бы то ни было чувства. Кажется, что оба, едва скрывая скуку, танцуют придворный механический танец из 18 века. – Это же еще при отце так было. Каждый год. А я… Что ж мне нарушать, если я охоту люблю и в этом деле понимаю?
– Кроме охоты, при отце много чего было. В том числе куда более дельного. Отчего ты про это не вспомнишь? – пыльным голосом говорит женщина, которую брат назвал Машкой. – Отчего не поможешь мне, нам?
– Опять снова-здорово! – в голосе Пети прорывается подлинное страдание. – Ну зачем сейчас, Маша? Я должен прогнать людей и прямо вот теперь засесть за амбарные книги? Я знаю! Ты нарочно это говоришь, чтобы испортить мне все удовольствие. Ты знаешь, это, может, одно время в году, когда я могу быть… ну, весел, или хоть сказать – счастлив… Это просто подло, в конце концов, Машка!
– Подло-о?! – с бледных губ женщины срывается почти змеиное шипение.
Петя мигом надевает на узкое лицо скучающее выражение, готовясь перенести сто раз слышанную отповедь. Но Маша молчит, потом говорит медленно, словно сама себе:
– Люди Черного Атамана на Гнилом тракте убили пятерых казаков, отбили троих арестованных рабочих, которых в Тобольск везли. Забрали бумаги, деньги…
– Бред какой-то! – наигранно возмутился Петя, радуясь, что разговор отошел от его привычек. – Что Черному Атаману до каких-то рабочих? Кто они?
– Июньская стачка на Мартыновском заводе, зачинщики. Ничего. Я думаю, это у него такие представления о справедливости.
– Пять жизней за троих арестантов, которых казаки и конвоировали-то по долгу службы? Он сумасшедший, я тебе давно говорил!
– Возможно, жизней было шесть, и это для нас самое важное.
– В каком смысле?
– Я получила письмо от Измайлова, с дороги.
– Измайлов, инженер? Почему с дороги? Я помню: он должен приехать к Рождеству… Сестра, я тебя Христом-богом молю! Мы не могли бы теперь все это отложить до окончания охоты? Ну дай ты мне хоть раз в год вдохнуть полной грудью без всяких этих… А потом я…
– Измайлов по каким-то своим личным причинам выехал раньше. Не успел написать до отъезда, писал уже здесь, из Екатеринбурга. У меня есть основания полагать, что он присоединился к тем казакам, на которых напали…
– То есть, его тоже убили? Нашли труп? Ну что за напасть! – Петя в сердцах ударил кулаком по жесткой ладони.
– Я не знаю, Петя, я ничего не знаю. Тело вроде бы не нашли. Но был кровавый след, ведущий в болото… и прошла уже почти неделя… Я чувствую, что он был там! Это просто какой-то кошмарный сон…
– Разумеется, сон! – Петя неожиданно разозлился, а может быть, просто его опьянение перешло в какую-то иную стадию. – И не находишь ли ты, что это именно твой сон? Твой и твоего мужа? Черный Атаман – Сергей Алексеевич Дубравин – ваш общий… на двоих… кошмарный сон! А я не имею… к этому… абсолютно никакого отношения!
