Евгения Марлитт - Двенадцать апостолов
– А Фредерика была красива?
– Ты спрашиваешь, была ли она красива? Еще бы! Ты ее встречала; это – теперешняя советница Бауер; теперь не осталось и следа от ее красоты, у нее теперь столько же морщин, как у меня, но тогда, тогда… Помню, я раз видела ее на одной свадьбе и во всю жизнь не забуду ее. На ней было шелковое небесно-голубое платье, оно шуршало длинным шлейфом, на высокой прическе наколоты свежие розы, только что срезанные с куста ее сада. Это было как раз пред смертью Лебсрехта; брат был уже очень плох. Я хотела развлечь его, села на его кровать и стала рассказывать ему о свадьбе и о Фредерике, которую он хорошо знал. Я говорила ему, как она была хороша в своем роскошном платье, какой статный и красивый господин вошел с нею под руку. Вдруг он посмотрел на меня такими глазами… я никогда не забуду этого взгляда, потом отвернулся от меня и лег в подушки, а на другое утро его не стало. Он, верно, вспомнил все неприятности, которые доставлял ему этот непослушный ученик.
Магдалина с волнением слушала старушку, которая спокойно передавала о том, как бессознательно своей любящей рукой нанесла последний смертельный удар дорогому брату.
Между тем старушка надела на нос очки и, принявшись за штопку чулок, продолжала свой рассказ:
– Впоследствии Фредерика вышла замуж за советника Бауера. Все в городе восхищались таким знатным и красивым женихом. Только рано начали его хвалить: он был страшно расточителен, промотал все деньги, и после его смерти казна Фредерики была совсем пуста, хоть шаром покати. А тут еще новое горе обрушилось на нее: ее дочь после первого ребенка умерла от родов, а муж дочери пропал без вести. Но и горе не переменило ее – она по-прежнему оставалась гордой и недоступной.
– Я помню ее внучку Антонию по школе, – сказала Магдалина, и какой-то недобрый огонек пробежал в глазах девушки при этих словах. – Она всегда была зашнурована, безукоризненно одета, а ее светлые волосы были так прилизаны на висках, что блестели, как зеркало. Она держала себя так важно, что все остальные дети смотрели на нее с почтением. Я ненавидела ее за то, что она доносила учителю все происходившее в классе и злорадно смеялась, когда из-за нее наказывали провинившегося. Меня всегда возмущало, когда нам ее ставили в пример, как образцовую ученицу.
– Что делать, Линочка, таков уж свет!… в мое время было то же самое, тогда тоже дети советника считались самыми умными и самыми лучшими… уж верно у них такой род. Если бы у советницы не было сына ее младшего брата, господина Вернера…
Стук в дверь прервал старушку. «Стрекоза» чуть не упала со стула от удивления: в комнату вошел тот, чье имя она только что произнесла; пред нею стоял молодой Вернер. Он приветливо поклонился старушке и объяснил, что зашел просить у нее ключ от церкви, так как слышал, что он хранится у нее.
«Стрекоза» низко присела и вытаращила свои стеклянные, светлые глаза. На этот раз Магдалина не вскрикнула, как несколько дней тому назад, когда увидела Вернера на колокольне; она даже не пыталась убежать; нет, ее стройная фигура медленно, словно вырастая, поднялась со стула. Кровь отлила от лица, даже губы побелели, только в глазах, обращенных к вошедшему, сверкал гневный огонек. Старушка пошла в соседнюю комнату за ключом, а молодой Вернер приблизился к девушке. Вечернее солнце освещало его черты: он походил на мраморное изваяние – настолько его черты были правильны и благородны, но вместе с тем холодны и неподвижны. Он вежливо обратился к ней, делая вид, что не замечает ее недружелюбного отношения.
– Я очень огорчен, что недавно невольно испугал вас.
– В эту минуту мне грезилось что-то чудное, и я никак не ожидала увидеть человека, – ответила Магдалина.
– Да, такое резкое пробуждение к действительности всегда неприятно.
– О, я с самого раннего детства привыкла к разочарованиям.
– Вы так молоды и уже так разочарованы?
– Вы хотите сказать – научена опытом?
– Нет, я этого не сказал, для этого я должен был бы знать ваши испытания, а я очень мало знаю о вашем прошлом.
– Да и не стоит с ним ближе знакомиться.
– А если бы я этого пожелал?
– Вы вероятно и так скоро найдете, что слишком долго говорите со мною.
– Я могу понять ваш ответ, как желание указать мне на дверь.
– Вы забываете, что и бедные, ничтожные девушки имеют такт и не могут быть так невежливы.
Магдалина во время этого разговора стояла в пол-оборота к Вернеру, с гордо поднятой головой. Только быстрая смена краски лица и горящие глаза выдавали ее волнение.
«Стрекоза» робко входила и выходила из комнаты, бросая испуганные взгляды на говорящих. Короткие, довольно резкие ответы и вообще все обращение Магдалины вовсе не нравились ей. Откуда брала эта девочка столько смелости так отвечать этому изящному, важному господину! Из всего, что они говорили, бедная старая дева не поняла ни слова; лишь когда она услышала: «Указать на дверь», – поведение Линочки показалось ей непристойным. Она вышла из своего укромного уголка за печкой и, стараясь быть строгой, что ей совершенно не удавалось, сказала:
– Что с тобой, Линочка? Разве можно быть такой резкой и невежливой с господином Вернером?
– Успокойтесь, – сказал Вернер, не отрывая взора от Магдалины, – я принадлежу к числу искателей кладов, которых ничто не может испугать, когда дело касается возможности найти золото.
«Боже мой! – подумала бедная старушка, – этот говорит еще большими загадками, чем Линочка! «Искатель кладов», – сказал он, – значит, он причастен к черной магии?».
У бедной «Стрекозы» от всего этого закружилась голова, и она опять скрылась в свой угол за печкой.
– Если вы – искатель золота, – сказала Магдалина, бросая иронический взгляд на маленькую комнатку с закоптелыми потолками и выбеленными стенами, – то вероятно уже убедились, что ваша волшебная палочка неудачно привела вас сюда. Быть может, вы слышали предание, что под нашим монастырем существует подземелье, где скрыты фигуры двенадцати апостолов из массивного серебра. Они будут лежать там, пока какой-нибудь счастливец не вынесет их на свет Божий. Я позволю себе посоветовать вам…
– Благодарю вас за добрый совет, но так как я не имею ни малейшего влечения к мертвым сокровищам, то буду придерживаться того апостола, чудесное учение которого пробудило во мне новую жизнь; это учение во все времена освещало жизнь каждого и несло добрую весть. Этот апостол заставляет гореть ярким пламенем сердца, которые до того прозябали во мраке.
«Стрекоза» их своего темного угла прислушивалась к этим непонятным словам и находила их безбожными.
«Ведь всем со школьной скамьи известно, что было двенадцать апостолов, – подумала она, – и что они в Царствии Небесном; о каком же еще апостоле он говорит? Ведь чудес на свете больше не бывает»…
