Аннетт Мотли - Ее крестовый поход
Но что тогда ждет Хоукхест? Она была госпожой имения, его владелицей и защитницей, она получила под опеку от отца титул и владения его предков, которые должны перейти к ее сыну, а затем к сыну ее сына. У нее не было права бросить все на растерзание этому волку, да и не было желания так поступить. Она должна стойко держаться и попытаться найти другой выход.
Она поспешно уложила волосы в кольцо и надела золотой крестик, который дал ей Стефан, затем плотно завернулась в измятый плащ и на мгновение отыскала свое лицо в полированном серебряном зеркале, которое в числе прочих трофеев привез из Иерусалима сэр Годфри. И когда вскоре после этого леди Хоукхеста появилась в своем зале и на кухне, ни один свободный или серв не заметил каких-либо изменений в ее горделивой и спокойной манере, хотя она была немного бледна и губы ее опухли.
Спокойно и решительно отдав распоряжение по работе на день, она послала Ролло просить отца Себастьяна прийти к ней. Серв мучился угрызениями совести из-за того, что оплошал прошлой ночью при атаке врага, и так хотел загладить вину добросовестной службой, что притащил изумленного священника за рукав, помешав тому благословить нескольких кур, пойманных для дневной трапезы. Капеллан был невысоким, плотным человеком с лицом постоянно удивленного ребенка, посвятившим себя Богу, Хоукхесту и его госпоже, элю и пище — в указанном порядке. Он был для Иден надежной опорой ее власти, запугивая нерадивых землепашцев историями о демонах с раскаленными сковородками в руках, а медлительных стригальщиков овец — рассказами о чудовищном ноже, которым дьявол отсекает все свободно свисающие части, если тот недостаточно проворен, чтобы увернуться. Он был вдохновенным проповедником и держал паству в постоянном страхе Божьем по крайней мере в их мыслях, если не всегда в их делах. Иден он когда-то рассказывал чудесные сказки, которые раздвигали границы ее детского воображения, а позднее был для нее источником душевного равновесия в дни невзгод.
Он взял ее ладонь в свои и отвел ее в часовню.
— Я выслушаю твою исповедь, дитя мое, и ты освободишься от этой скверны, — участливо сказал он.
Он дал ей свое благословение, наложив епитимью в пятьдесят «Верую» и пожертвование для церкви в Хоукмере, которая все еще была на его попечении, хотя он и жил в собственной часовне, уютно устроенной в подвале под главной светлицей поместья.
— Будь спокойна, госпожа. Помни, нельзя долго испытывать терпение Господа, хотя поначалу может казаться, что это не так. Так же, как мы одолеем неверных с помощью твоего мужа и тех, кто с ним, так мы одержим победу и над сатанинскими силами в образе барона Хьюго.
— Как я хотела бы иметь вашу уверенность, святой отец, — вздохнула Иден. Она чувствовала, что вера ее недостаточно крепка, чтобы поддержать ее сейчас, и сожалела об этом.
Ее бледное, измученное лицо тронуло сердце священника. Он помнил золотоволосое дитя, еще так недавно бегавшее по полям и лугам поместья, и сожалел о неумолимости быстротечного времени. Теперь, всего лишь в двадцать лет, в ней не осталось ничего от ребенка.
Он сжал ее маленькую ладонь, которую все еще держал в своих руках.
— Пусть разум твой обратится к светлым временам твоей жизни. Тогда раны его заживут скорее. Подумай о Стефане и своем Детстве, ибо я никогда не видел детей, которые были бы так счастливы вместе. Подумай о дне своей свадьбы…
И он тихо ушел, оставив ее коленопреклоненной на маленьком молитвенном коврике, вытканном ее матерью. Невидящими глазами она смотрела вдаль — мимо простого маленького алтаря с белым вышитым покрывалом и зеленой травой, найденной девушками у реки, через два высоких, глубоко утопленных в стене окна с узкими рамами, в которые видны были топкие ветви деревьев, прижавшихся к полукруглой стене часовни.
Она произнесла положенное покаяние, задерживаясь на каждом слове всех пятидесяти «Верую» и, против своих ожиданий, была вознаграждена глубоким умиротворением, пришедшим к ней в конце молитвы. Бог простил ей эту скверну, как прощает большее или меньшее каждому человеку каждый день. Она вознесла радостную молитву благодарности и затем обратилась к Марии Магдалине — защитнице всех женщин, впавших в плотский грех. С этого дня Магдалина будет ее главной заступницей. Бледность сошла с ее лица, и она даже слегка улыбнулась. Отец Себастьян так старался принести ей успокоение, и в благодарность ему, а также потому, что это ей самой всегда приятно, она немного побудет в прошлом.
День ее свадьбы! Какой это был прекрасный, золотой день! Она чувствовала себя счастливейшей из девушек, поскольку, в отличие от большинства, она действительно любила своего будущего мужа и была уверена, что он любит ее. При дворе не было принято любить собственную даму, как он сообщил ей со смехом. Принципы философии куртуазной любви, которые так почитались при дворах Аквитании и Шампани, с легкой руки королевы Элеоноры привившиеся в Англии, требовали, чтобы рыцарь томился от любви к жене другого человека. Иден про себя считала, что это ерунда, хотя сама любила истории о короле Артуре и его рыцарях и слушала, замирая от восторга, как трубадур в который раз пересказывает знакомые легенды в зале у камина. Однако в свои пятнадцать лет она знала, что как женщина она может легко завладеть Стефаном. Она имела представление о скрытой в ней силе, заставлявшей кровь Стефана бежать быстрее, так что его дыхание учащалось и он отталкивал ее, вскакивал на белого Эдвина и галопом несся по склонам холмов.
Хэвайса сшила ей подвенечное платье из великолепного белого полотна с золотой окантовкой у ворота и по краям и с длинными свисавшими рукавами. В тот день она надела зеленое покрывало, чтобы подчеркнуть цвет своих глаз, — стянутое золотой лентой, оно вместе с распущенными волосами ниспадало значительно ниже талии как водопад зрелой пшеницы. Она была серьезной и сдержанной, понимая торжественность момента. Щеки ее были бледны, но она сильно прикусила губы, чтобы они выглядели красными и пухлыми. Это придавало ей вид невинный и в то же время соблазнительный, так что многие взрослые мужчины чувствовали напряжение в чреслах, когда произносили тост с пожеланиями невесте. Но Иден смотрела лишь на своего отца, которого она любила, и на Стефана, которого, как она знала, будет любить вечно.
В этой самой часовне после мессы состоялась короткая простая служба, и святые слова, связавшие их, звучали среди букетов и венков весенних цветов, собранных в ее честь деревенскими девушками. Стефан выглядел как сам Галахад — гордый и прямой перед алтарем. Он был высоким для своих лет, с узкими бедрами и талией. Свет зажженных свечей из алого воска заставлял огнем гореть его прекрасные мягкие бронзовые волосы, а его чудесные голубые глаза сияли восхищением. Потом, ошеломленные, крепко держась за руки, они сидели на праздничном пиру, ели мало, пили немного больше и почти не разговаривали — так потрясены они были этим днем, который наконец наступил.
