Кейт Эмерсон - Отказать королю

«Проще говоря, состоят девочками на побегушках у высокородных дам», — подумала я. Мне вовсе не хотелось становиться бесплатной служанкой важной госпожи, пусть даже с пышным титулом «фрейлины» или «компаньонки».

Бланш глубоко вздохнула, смело встретила взгляд сэра Лайонела и решительно промолвила:

— Поскольку Тэмсин — наследница значительного состояния, ей лучше остаться здесь, в ее собственном доме, вместе со мной, и пригласить сюда молодых дам и девиц, чтобы они вошли в ее свиту.

Сердце мое затрепетало от гордости. Хотя неуступчивость сэра Лайонела и довела мою мачеху до слез, но ее никак нельзя было назвать женщиной слабой или глупой. В какой-то момент я даже поверила, что ее последний довод может изменить решение моего опекуна.

Сэр Лайонел медленно поднялся на ноги, голос его, казалось, наполнился сожалением:

— Прошу простить, леди Лодж, но ваша падчерица еще не достигла совершеннолетия, и не вам в вашем положении устраивать ее жизнь.

Я потеряла дар речи от грубости моего опекуна. Мне захотелось крикнуть, что нет вины моей мачехи в том, что она — дочь купца, а не дворянина. К тому же, выйдя замуж и став супругой рыцаря, она ни разу не уронила своего высокого звания.

Но еще до того, как я успела заговорить, Бланш склонила голову, молча признавая правоту сэра Лайонела. Удовлетворившись этим, мой опекун переключил свое внимание на меня. Он принялся разглядывать меня столь пристально, что мне захотелось убежать и спрятаться. Но я осталась сидеть на скамье и только вызывающе сверкнула глазами в ответ. Однако, скажу честно, я почувствовала огромное облегчение, когда сэр Лайонел вновь перевел взгляд на мою мачеху.

— Мне говорили, что мисс Томасина — красивая девушка, но я и помыслить не мог, что ее мачеха может посостязаться с ней в привлекательности, — проговорил он.

К моему удивлению и негодованию, Бланш покраснела и потупилась в ответ на столь грубую и неприкрытую лесть. «Почему она так себя ведет?» — подумала я. Комплимент сэра Лайонела прозвучал сразу же после прямого оскорбления, да и мачеха моя должна была бы уже привыкнуть к тому, что мужчинам она нравится. Отец часто поддразнивал ее на этот счет, жалея тех бедных и несчастных, которых чары его красавицы жены мгновенно пленяли. Он мог себе это позволить, ибо знал, что Бланш никогда не посмотрит дважды ни на одного другого мужчину, кроме своего мужа.

Что же касается похвалы моей внешности из уст сэра Лайонела, то я ни на мгновение не поверила в искренность его слов. Зеркало неумолимо подсказывало мне денно и нощно, что особой красотой лица я похвастаться не могу, особенно если сравнивать меня с моей мачехой — синеглазой и золотоволосой, как поется в песне. Я же пошла в отца: мои легкие светло-каштановые пряди едва вились, а глаза были самого обычного светло-голубого цвета. Уже сейчас я была довольно высокой и, судя по всему, должна была с годами стать такой же длинной и худой, как обе мои тетки-монахини.

Было очевидно, что сэр Лайонел предпочитает любоваться моей мачехой. Вот он уже подсел к ней на скамью, Бланш ничуть против этого не возражала, а мне только и оставалось, что неловко подбирать юбки. Уж не знаю почему, но мне было неприятно и стыдно смотреть на них, сидящих так близко друг к другу. Впрочем, сэр Лайонел больше не допускал вольностей, и разговор их, казалось, полностью сосредоточился на мне.

Хоть я и не могла до конца разобрать их шепота, но почувствовала, что Бланш не оставляет надежды переубедить сэра Лайонела. Казалось, теперь она старается использовать все свое очарование, чтобы заставить моего опекуна взглянуть на мое будущее ее глазами.

— Обучена ли мисс Томасина домоводству? — поинтересовался меж тем сэр Лайонел.

— В наших краях каждая владелица поместья умеет управлять винокурней, пекарней и пивоварней, — быстро ответила Бланш. — Тэмсин знает все, что нужно для правильного ведения хозяйства.

Моя мачеха сильно приукрасила действительность — я только-только начала овладевать этими премудростями.

— А как насчет музыки и танцев? — вновь принялся за расспросы сэр Лайонел.

— Она обучена всему тому, что пристало девице ее положения, — уверила его Бланш.

Я ожидала, что сейчас она скажет, что я умею читать, но моя мачеха об этом даже не заикнулась. Жаль, конечно, ибо этим умением владело совсем мало знатных дам, да и не так уж много джентльменов. Искусство письма, ясное дело, в число моих достоинств не входило. То была наука, непостижимая даже для многих мужчин благородного сословия, не говоря уж о женщинах. Мало кто из моих знакомых — как женского, так и мужеского полу — мог написать что-нибудь еще, кроме своего имени, что вовсе неудивительно, коли под рукой всегда имеется секретарь или наемный писец.

Сэр Лайонел удовлетворенно покачивал головой в ответ на рассказ Бланш о моих достоинствах, и солнце играло в его блестящих черных волосах. Время от времени он бросал на меня испытующий взгляд, и мне казалось, что сейчас он попросит меня спеть или сыграть ему на лютне, чтобы получить наглядное подтверждение моих талантов, но этого не потребовалось. Я с облегчением вздохнула, когда поняла, что мой опекун поверил Бланш на слово, ибо мой учитель музыки не раз говаривал, что моему пению и игре на музыкальных инструментах не достает сердечности и подлинного мастерства.

По мере того как «допрос с пристрастием» продолжался, я поняла, что сэр Лайонел своего решения не изменит. Завтра я уеду из Гластонбери вместе с ним. Но куда? Я беспокойно ерзала на скамье и никак не могла занять руки вышиванием. Когда мне стало уже совсем невмоготу от неизвестности, я выпалила:

— Куда именно вы собираетесь меня отвезти?

Сэр Лайонел был неприятно удивлен моим вопросом, а Бланш переменилась в лице от страха за меня. Она быстро переводила взгляд с меня на моего опекуна и обратно, закусив от волнения полную нижнюю губу.

Теперь, когда я полностью завладела вниманием сэра Лайонела, он встал и приблизился ко мне настолько близко, что в лицо мне ударил аромат гвоздики, которую мой опекун жевал для свежести дыхания. Он обошелся со мной точно так же, как и с мачехой, — рукой, затянутой в перчатку, взял за подбородок, так что голова моя запрокинулась и он смог посмотреть мне в глаза. Но я не дрогнула и бестрепетно встретила его взгляд. Сэр Лайонел прищурился и что есть силы ущипнул меня за подбородок. Я вздрогнула, но не вскрикнула, чтобы не доставлять ему удовольствия. Губы моего опекуна сложились в подобие улыбки, он удовлетворенно кивнул и отрывисто бросил:

— Она подойдет!

— Простите, сэр Лайонел, — встревоженно вмешалась моя мачеха, — но подойдет для чего?