Барбара Картленд - Любовь на краешке луны
Втайне Канеда подумывала, что, познав бедность, как ее мать и отец, родственники кое-что поймут; и вот сейчас слова мадам де Гокур подтверждали, что именно так и случилось.
— Вы хотите сказать, — возвысив голос, сказала Канеда, — что надменный граф де Бантом, мой дед, нуждается в нашей с Гарри помощи, чтобы вывести в свет своих внуков?
— Я вполне понимаю вашу обиду, Канеда, — негромко произнесла мадам де Гокур, — и помню, как страдала ваша мать оттого, что была разлучена со своими родственниками. У нас во Франции принято держаться своих, и семья означает многое для каждого из нас.
Чуточку помедлив, она продолжала:
— Хотя я и не знала более счастливой в браке женщины, нежели ваша мать, все-таки иногда мне казалось, что часть ее души тоскует по родителям, братьям и сестрам и, конечно, по их детям; они в какой-то степени и ваши родственники.
Она вновь умолкла.
— Де Бантомы — род многочисленный, и, я думаю, они понравятся вам, а вы им.
— Они увидят во мне лишь ангела мести, — пообещала Канеда, — и для осуществления моих планов мне понадобится ваша помощь, миледи.
— Моя помощь? — удивилась мадам де Гокур.
— Все очень просто. Я хочу, чтобы вы посетили Францию вместе со мной.
Внезапный огонек, вспыхнувший в глазах француженки, означал, что отказа не будет.
— Мадам, — добавила Канеда, — я намерена преподать урок не только де Бантомам, но — если удастся — герцогу де Сомаку… да такой, чтобы навсегда запомнил.
Глава 2
Под раздутыми ветром парусами «Чайка» неторопливо направлялась в порт Сен-Казера.
Канеда была на палубе с самого рассвета, когда они проходили остров Бепь-Иль.
Она ощущала такое волнение, что буквально не могла уснуть после отплытия из Фолкстона, где покойный граф держал у причала свою яхту, чтобы в любое время можно было переправиться через Канал (Английский канал (у нас чаще называется проливом Ла-Манш).
Она не сомневалась, что Гарри скоро и сам воспользуется новой игрушкой; пока же он окунулся в многочисленные развлечения, которые мог себе позволить благодаря столь внезапно приобретенному состоянию. Так что первой довелось увидеть и опробовать «Чайку» его сестре.
Покойный дядя заказал яхту всего лишь за три года до смерти, поэтому судно было построено по последнему слову техники. К восторгу Канеды, в трюмах хватило места для нужного количества лошадей и дорожной кареты.
Она слегка опасалась, что бурные волны могут испугать лошадей, в особенности Ариэля, но распоряжавшийся всем Бен успокаивал ее.
— А енто оставьте мне, мисс Канеда… то исть м'леди. Кони будут в порядке, я пригляжу.
Канеда знала, что ничего плохого не случится: Бен был истинным волшебником не только в обучении лошадей, но и в уходе за ними.
Ей сровнялось четырнадцать, когда, влетев в кабинет отца, она объявила, что в расположенный неподалеку — в паре миль от их имения — ярмарочный городок вот-вот нагрянет цирк.
— Papa, мы должны побывать там! Обязательно своди меня в цирк! — Глаза у Канеды блестели.
— Терпеть не могу, когда животных держат в неволе, — пытался отговорить ее Джеральд Лэнг.
— Дикие звери меня не интересуют, — ответила Канеда. — Но на афише написано. что у них есть лошадь, понимающая буквально каждое слово! Это же самое умное животное в мире.
Лицо Джеральда Лэнга выражало известный скептицизм, однако Канеда настаивала, и он обещал сводить ее на представление.
Он абсолютно не сомневался, что в напоминающем винегрет представлении будут несколько убогих лошадей и пара клоунов — не слишком забавных; шталмейстер, он же владелец цирка, привыкший топить в вине финансовые трудности; ну а если им очень повезет, к этой компании добавится парочка акробатов.
Так как Гарри находился в школе, то для Канеды, лишенной каких бы то ни было развлечений в сельской глуши, бродячая труппа значила ничуть не меньше, чем лондонский цирк Эшпи.
Клементина Лэнг сказала, что у нее слишком много домашних дел, и отец с дочерью отправились вдвоем.
Ехали они в старомодном кабриолете, которым Джеральд Лэнг управлял умело, даже с шиком, и Канеда уже в который раз подумала, что отцу более импонировал бы современный фаэтон с парой или даже четверкой великолепных лошадей.
Они же могли себе позволить только кабриолет, но Канеда так радовалась обществу отца, что на прочее не обращала внимания.
Они добрались до городка, и тотчас их взорам предстала рыночная площадь, где фермерские жены предлагали свой обычный товар, а городской люд раздумывал, что предпочесть: старуху наседку, годную только для варки, или жирного и более дорогого цыпленка, которого можно зажарить.
Здесь в изобилии было все, что душе угодно: деревенская репа, свекла, капуста, кружки золотого масла, соты с медом и — в любое время года — зайцы или кролики, угодившие в силки и ловушки.
Но рыночная площадь в самом центре города не интересовала Канеду. Затаив дыхание, она ждала, когда отец повернет к полю у реки, на котором расположился цирк.
Усыпанную опилками арену покрывал большой шатер, пропускавший воду во время дождя; арену окружали ряды шатких скамей.
Пропутешествовав без всякой починки много месяцев, они вполне могли в самый неожиданный момент рассыпаться под зрителями.
Заиграл оркестр, шталмейстер в красном сюртуке и цилиндре щелкал длинным кнутом, с пафосом представляя актеров почтенной публике, состоявшей в основном из заранее восхищенных детей, нескольких работников с ферм и хихикающих девиц.
Первый номер, на взгляд Джеральда Лэнга, был вполне ординарным: четыре серых коня с перьями на уздечках возили по кругу наездниц.
И лошади, и наездницы казались ему одинаково старыми, а чтобы задрать под балетной пачкой ногу повыше, крепко держась за луку седла, не требовалось особого мастерства.
Однако на личике Канеды была написана такая радость, что Джеральд Лэнг помалкивал и больше глядел на дочь, чем на представление.
Клоуны смешили ее, а от трюков акробатов захватывало дух.
Наконец шталмейстер провозгласил:
— А теперь, леди и джентльмены, вы увидите самую необыкновенную, истинно удивительную, умнейшую лошадь на свете. Ее зовут Юноной, и она понимает каждое сказанное ей слово. Еще она умеет плясать — такого я не припомню за всю мою долгую жизнь.
Под аплодисменты толпы Юнона появилась на арене.
Вороная кобыла с белой звездочкой на лбу, с точки зрения Джеральда Лэнга, прежде действительно была хороша, однако теперь явно проступали признаки старости.
У невысокого жокея, выступавшего с ней, было уродливое и дерзкое лицо, но оно преображалось, когда на нем восходила обезоруживающая улыбка и искрились весельем глаза. Лошадь под его руками казалась тонким музыкальным инструментом.
