Мишель Моран - Дочь Клеопатры
— Конечно, пожалуйста, — улыбнулась мама. — Если ему так будет угодно.
Я-то прекрасно поняла, что у нее на уме. Александрия владела величайшей библиотекой в мире, и вот это сокровище перешло в руки человека, который даже не изъясняется по-гречески.
— Так ты и есть Октавиан? — повторила она на латыни.
Низкорослый мужчина выступил вперед.
— Да, это я. А ты, должно быть, царица Клеопатра?
— Тебе лучше знать, — ответила мама, присаживаясь. — Я все еще царица?
Юба улыбнулся, но его властелин только сжал губы.
— Пока — да. Можно мне сесть?
Мать указала на длинную синюю кушетку, откуда немедленно встали Хармион с Ирадой и перебрались к нам на кровать. Октавиан даже взглядом не повел в их сторону. Он пристально смотрел на царицу — так, словно в любое мгновение она могла отрастить себе крылья и улететь. Итак, самозваный Цезарь уселся, а его спутники продолжали стоять.
— Говорят, будто бы ты пыталась совратить моего полководца?
Мама пронзила Агриппу злобным взглядом, однако возражать не стала.
— Можешь не удивляться. Было время, когда твои чары обворожили моего дядю. И Марка Антония. Агриппа — человек из другого теста.
Все в комнате посмотрели на него, и суровый муж, облеченный царственной властью, не выдержав, потупился.
— На свете не сыщется более скромного и верного человека, чем он, — продолжал Октавиан. — Агриппа на предательство не способен. И Юба тоже. Полагаю, тебе известно: его отец был царем Нумидии. Потом, проиграв битву Юлию Цезарю, он отдал своего младшего сына Риму, а сам покончил с жизнью.
Мать выпрямилась.
— Это твой способ сказать мне, что я потеряю престол?
Октавиан промолчал.
— А как же Цезарион?
— Боюсь, твой сын тоже не сможет занять место на троне.
Мама слегка побледнела.
— Почему?
— Потому что Цезарион убит. И Антилл тоже.
Царица впилась пальцами в подлокотники кресла, а я зажала рот ладонью.
— Впрочем, — прибавил Октавиан, — я позволю похоронить их рядом с Марком Антонием внутри вашего мавзолея.
— Цезарион! — закричала мама, и победитель отвел глаза. — Только не он, нет!
Ее гордость. Ее любимец. В голосе матери слышались неизбывная мука, и ужас, и боль предательства. Вот когда я отчетливо поняла: evocatio все-таки принес плоды. Боги оставили нас, обратившись к Риму. Спрятав лицо в ладони, я зарыдала, а наша мама от горя стала рвать на себе одежду.
— Угомоните ее! — угрожающе рявкнул Октавиан.
Агриппа протянул руки. Царица исступленно замотала головой.
— Это же был твой брат! — выкрикнула она. — Потомок Юлия Цезаря. Понимаешь, что ты наделал? Прикончил брата!
— А ты — сестру, — напомнил Октавиан. И даже не шелохнулся, когда мама в ярости вскочила на ноги. — Через три дня вы с детьми отплываете вместе со мною в Рим, где примете участие в триумфальном шествии.
— Я не позволю выставлять себя напоказ перед римлянами!
Переглянувшись с Юбой, Октавиан поднялся.
— Куда ты направился? — воскликнула мать.
— В усыпальницу Александра Македонского, величайшего в мире завоевателя, — бросил Октавиан у самой двери. — А потом — в гимнасий: пора обратиться к своему народу. — Его стальные глаза вдруг задержались на мне. — Может быть, дети пойдут со мной?
Я бросилась к матери и, пав на колени, припала к любимым ногам.
— Не отсылай нас с ним, пожалуйста, мама, не надо!
Ее колотила дрожь. Царица даже не опустила глаз: она смотрела только на Октавиана. Казалось, они безмолвно сказали что-то друг другу, и мама кивнула:
— Да. Забирай детей.
— Нет, не пойду! — разрыдалась я.
— Давай, — потянулся ко мне Юба.
Я вырвала руку и закричала:
— Не заставляй нас уходить! Прошу тебя!
Птолемей заплакал, и Александр присоединился к моим горячим мольбам.
Царица всплеснула руками:
— Прочь! Ирада, Хармион, уведите их отсюда!
Я не понимала, что происходит. Хармион подтолкнула нас к двери, где мать обняла Александра, после чего притронулась к моему жемчужному ожерелью, нежно погладила волосы, руки, щеки.
— Мама! — не унималась я.
— Ш-ш-ш.
Она приложила палец к моим губам, а затем посадила Птолемея к себе на колени, чтобы зарыться лицом в его мягкие кудри.
Октавиан терпеливо ждал, и мне это показалось странным.
— Слушайте все, что скажет вам Цезарь, — произнесла мама. — Делайте все, что вам скажут, ты понимаешь, Селена? Александр, будь осторожен. И позаботься о них.
С этими словами царица поднялась, и прежде, чем на ее лице отразились какие-либо чувства, Хармион захлопнула дверь, оставив нас наедине с врагами.
— Держитесь рядом и молчите, — предупредил Агриппа. — Сначала идем в усыпальницу Александра, потом — в гимнасий.
Мы с братьями шли, взявшись за руки, и с трудом узнавали собственный дворец. Римляне кишели повсюду, выискивая сокровища для казны Октавиана. Резные кедровые кресла, некогда украшавшие главные залы, бесследно пропали. На наших глазах исчезало все, имевшее хоть какую-то ценность: крытые шелком кушетки, подушки, вазы черного дерева на длинных серебряных треногах.
— Откуда он может знать, — шепотом обратилась я к Александру по-гречески, — что солдаты не разворовывают вещи для себя?
— Они не настолько глупы, — ответил Юба на безупречном греческом языке.
Брат предостерегающе посмотрел на меня.
Тут Октавиану впервые пришло на ум заметить нас.
— А что, близнецы довольно красивы, правда? Кажется, они пошли больше в мать, чем в отца. Ты — Александр Гелиос?
— Да, или просто Александр, ваше величество, — кивнул брат.
— Это не царь, — поправил Юба. — У нас его называют Цезарем.
Александр покраснел, а меня затошнило при мысли о том, что он разговаривает с убийцей наших братьев.
— Да, Цезарь.
— Ну а твоя сестра?
— Клеопатра Селена. Обычно просто Селена.
— Луна и солнце, — усмехнулся Юба. — Как интересно.
— А мальчик? — спросил Агриппа.
— Птолемей, — пояснил Александр.
Октавиан скрипнул зубами.
— Этот больше напоминает отца.
Я крепче сжала руку братишки. Уже в переднем внутреннем дворе Агриппа вновь повернулся к нам:
— Не вздумайте открывать рот, пока к вам не обратятся, ясно?
Мы трое кивнули.
— Тогда приготовьтесь, — предупредил он, распахивая дворцовые двери.
На город спустился вечер, и впереди мерцали тысячи факелов. Казалось, сегодня все горожане от мала до велика высыпали на улицы, чтобы прийти к гимнасию. Охранники у ворот приветствовали Октавиана, выбросив правую руку вперед ладонью вниз.
