Жюльетта Бенцони - Сын Авроры
— Та дама, что жила здесь до вас, умерла, не оставив наследников, — объяснила Гертруда. — Мы оставили тут все, как было, но если вы захотите поставить другую мебель, сообщите об этом — в аббатстве не проблема подобрать вам новую. Сможете выбрать все, что пожелаете, если, конечно, вы не решите привезти что-то из своего родного дома!
— Не стоит! Мне здесь все очень нравится, но... эта дама...
— Госпожа баронесса Луиза фон Биттерфельд, — уточнила Гертруда, и то уважение, с каким она произнесла эти слова, не ускользнуло от Авроры. — Можно сказать, она умерла во святости!
— Кажется, я слышала о ней... Хотя я думала, что она была настоятельницей аббатства.
— Она действительно была ею, и, как всякая настоятельница, она имела право на покои, соседствующие с комнатой аббатисы. Однако она всегда жила здесь: во-первых, потому что была скромна, а во-вторых, здесь у нее был сад...
Аврора не стала ни о чем расспрашивать. Она вдруг почувствовала странную симпатию, которая как бы сблизила ее с этой незнакомой женщиной. И это была вторая причина, по которой она не хотела ничего менять. К тому же у нее просто не было времени поподробнее расспросить гувернантку об этой даме. Зазвонил дверной колокольчик, и Гертруда отправилась посмотреть, кто пришел. Вскоре она вернулась вместе с Бехлингом; тот пришел попрощаться с Авророй, прежде чем уехать в Дрезден, хотя, по правде сказать, вид у него был неважный, и молодая женщина прекрасно знала причину его состояния:
— Итак, мой друг? Похоже, теперь вы видите окружающее не в столь радужном свете, как вы мне говорили ранее? Как вы, должно быть, заметили, аббатиса была явно не в духе. Что же до моих новых «сестер», то они, похоже, спят и видят, как бы оскорбить меня! Как же в такой ситуации должны исполняться приказы Его курфюрстской светлости?
— Уверяю, я в этом деле понимаю не больше вашего. Прощаясь, я попытался поговорить с Ее Высочеством...
— И что же? Она выставила вас за дверь? Бехлинг покачал головой:
— Вы забываете, что я бывший канцлер Саксонии, и Ее высокопреподобие матушка Анна-Доротея знает об этом не понаслышке. Возможно, вам будет приятно узнать, что она очень недовольна поведением дам из капитула, а посему желает, чтобы с ее мнением все-таки считались. Вот почему она так хочет, чтобы в церковном сообществе и далее царило согласие...
— И поэтому она позаботится о том, чтобы никто не узнал истинных мотивов нашего господина! Если бы она проболталась, если бы она сказала хоть слово, ее «милосердные» сестры тотчас бы прознали об этом. Одному Богу известно, что бы тогда случилось! Они ведь могли бы даже поджечь монастырь!
— Ну, не будем преувеличивать! Видите ли, я думаю, что при данных обстоятельствах выжидание — лучшая тактика. И оно уже принесло свои плоды...
— О чем вы? Скажите ради всего святого!
— Аббатиса не испытывает более враждебности по отношению к вам.
— Вы что, смеетесь?
— О нет, что вы! Вам не хватает уверенности в себе, моя дорогая графиня, или вы уже забыли о силе вашего очарования, о том, с какой легкостью вы расположили к себе вдовствующую княгиню? А уж у нее характер куда более тяжелый, чем у нашей аббатисы... И все же! Верьте мне! Кланяться она перед вами, конечно, не будет, но в конце концов она поймет, что вы — дама в высшей степени замечательная...
— Ох!.. Право же, все, что вы говорите, весьма занимательно, но...
— А я готов повторять это снова и снова! Наберитесь терпения, дорогая графиня! Вы, вне всяких сомнений, можете выиграть эту битву! А теперь прошу меня извинить, мне нужно ехать.
Он наклонился к ее протянутой руке, и она вдруг ощутила острый укол в сердце. Бехлинг, бдительный союзник Авроры и пособник в ее любовных историях, который не раз выгораживал и спасал ее, — в тот момент он показался ей чрезвычайно усталым, постаревшим... Неожиданно, словно повинуясь какому-то внезапному порыву, она взяла его за плечи и поцеловала:
— Подумайте немного и о себе, мой дорогой граф, и расскажите нашему господину обо всем в общих чертах, не вдаваясь в излишне драматические подробности! Просто скажите ему, что я благополучно добралась до монастыря и меня тотчас сделали канониссой! Этого будет вполне достаточно, уж поверьте. Я хорошо его знаю и уверена, что он не станет расспрашивать ни о каких подробностях.
— Ну, все же, если он спросит?
— Постарайтесь уклониться от ответа... Придумайте что-нибудь, в конце концов! Ох, пока не забыла: не могли бы вы прислать сюда мою карету, лошадей и кучера?
Бехлинг чуть было не подскочил от изумления:
— Вы... Вы желаете поехать в Дрезден?
У него был настолько подавленный и растерянный вид, что Аврора невольно рассмеялась:
— Возможно, я наведаюсь туда как-нибудь, но только не теперь. Раз уж отныне я могу выезжать, когда и куда мне вздумается, не кажется ли вам вполне естественным, что я хочу повидаться с сыном?
Бехлинг быстро взглянул на нее, и в этом взгляде она прочитала странную смесь сомнения и нежности:
— О, простите меня! Старый я дурень... Будут вам лошади!
* * *
В последующие дни Аврора старалась влиться в размеренный ритм жизни аббатства. Она исправно присутствовала на службах, а ее голос, мягкий и теплый одновременно, почти идеально гармонировал с голосами остальных канонисс, чему был несказанно рад капельмейстер — крохотный человечек неопределенного возраста в серой церковной рясе. Никто (кроме него самого, разумеется) не знал, сколько ему было лет, а диапазон вариантов колебался от пятидесяти до девяноста. Он был настолько сух и худ, что стоило ему наклониться, как его кости тотчас же начинали громко хрустеть. Однако же его глаза, крохотные и черные, как яблочные зернышки, блестели живо и весело. И хотя передвигался он исключительно при помощи костыля, случалось, что во время какой-нибудь особенно захватывающей музыкальной партии он выделывал такие па, что любой балетный танцор позавидовал бы ему. Звали его Эльзеар Трумп, и даже сама аббатиса, увлекавшаяся церковным пением, относилась к нему с особым почтением, поскольку герр Трумп за органом был воистину неподражаем.
Очарованный голосом новой канониссы, капельмейстер всячески хвалил Аврору. С одной стороны, это не могло не сблизить ее с Анной-Доротеей, весьма дорожившей мнением Трумпа, но с другой — это лишь усилило неприязнь со стороны ее недавних противниц: графини фон Шварцбург и княгини фон Гольштейн-Бек. Аврора быстро поняла, что эти две дамы образовывали своего рода костяк своего окружения — группки из пяти-шести особенно строгих канонисс, которые прилагали все усилия, чтобы отравить существование остальным. Полусветский образ жизни, практиковавшийся в аббатстве, им претил, поэтому они старались «вразумить» окружающих в соответствии с учением Святой Терезы Авильской, создательницы орденской ветви «босоногих кармелиток».
