Жюльетта Бенцони - Сын Авроры
— Так и есть. Ее Королевское Сиятельство Анна София приказали сшить его именно для меня, — ответила Аврора.
— Вот как? Что ж, я думаю, нам пора.
Новообращенную препроводили к хорам как раз в тот момент, когда канониссы допевали псалом. Аббатиса поднялась со своего кресла и приблизилась к Авроре. За ней неотступно следовал паж, бережно держащий в руках подушечку, на которой лежали золотой крест с лазурной лентой и легкий изящный головной убор из переплетенных белых муслиновых лент, сложенных бантом и скрепленных черными шпильками. Когда Аврора встала на колени, ей сначала торжественно надели убор (который она будет впоследствии носить лишь на службах), а затем — чеканную медаль с изображением креста и гербом аббатства (с которым ей будет суждено остаться навсегда). Пастор благословил ее, после чего молодую женщину усадили в большое резное кресло. На кафедру пастор возвращался под мелодичные звуки церковного гимна.
Для новоиспеченной канониссы торжественная речь слилась в единый неразборчивый поток слов, и только драматический, преисполненный страшных подробностей, отрывок о страданиях в аду заблудших душ, свернувших с пути праведного, прозвучали для нее отчего-то четко и разборчиво... Когда громкий голос пастора вдруг вывел Аврору из оцепенения, она поняла, что слова о «спесивой грешнице, предавшейся всем мирским порокам, равно как и незаконной, пускай даже королевской, любви» были обращены именно к ней. Суть всего выступления сводилась к тому, чтобы Аврора «с чистым сердцем отринула всякие легкомысленные отношения и приняла дары Святого Духа и позволила вести себя до самого сияющего трона Господня!» Молодая женщина видела, что все взгляды присутствующих были устремлены на нее, и с горечью отметила, что в некоторых даже сквозила насмешка. По всей видимости, канониссы и пастор ожидали ее ответной реакции. Однако она сделала вид, что вся эта обличительная речь ее никоим образом не касается. Она раскрыла Библию, подавила легкий зевок, погрузилась в чтение... и отчетливо услышала, как кто-то негромко, по-доброму рассмеялся. Что ж, было похоже, здесь ее окружали не только враги!
Проповедь (если ее вообще можно так назвать) окончилась, после чего канониссы запели последний церковный гимн, и на этот раз Аврора пела вместе с хором. Затем они собрались все вместе и дружной процессией направились в покои к аббатисе. Анна-Доротея, княгиня Саксен-Веймарская, приказала приготовить ужин в честь новоприбывшей, где мадемуазель фон Кенигсмарк предстояло познакомиться со своими будущими приятельницами. Аббатиса сама решила познакомить новоиспеченную канониссу со своим окружением, а посему встретила молодую женщину у входа в просторную гостиную, где уже был накрыт роскошный стол. Во время знакомства от обилия имен у Авроры закружилась голова:
— Графиня Мария-Аврора фон Кенигсмарк... Графиня Мария фон Зальцведель! Графиня Мария-Аврора фон Кенигсмарк... Графиня Эрика фон Данненберг.
Дамы приветствовали ее церемонно, но не подавая руки. Взгляд их был холоден, а некоторые и вовсе отворачивались к вящему неудовольствию аббатисы. Аврора задавалась вопросом: куда же исчезло знаменитое христианское человеколюбие, которым обычно так славились религиозные общины? Для самой Авроры все было ясно как день: ни одна из этих дам не была ей рада!
С последними двумя канониссами все обернулось совсем плохо. Очевидно, они были здесь старшими, о чем красноречиво свидетельствовали их седые волосы. Первая, с орлиным носом и выдающимся подбородком, держалась настолько прямо и ровно, насколько только мог ей позволить ее невысокий рост. Вторая, будучи заметно выше, опиралась на трость с золотой рукоятью. Ее лицо хранило неоспоримые признаки былой красоты. Не успела аббатиса и рта раскрыть, как вдруг первая дама заявила:
— Не стоит, Ваше высокопреподобие! Ни я, ни княгиня не имеем ни малейшего желания общаться с этой... этой дамой! Со всем уважением мы напоминаем Вашему высокопреподобию, что дом этот, в крипте которого покоится сам император, со времен своего основания предназначался исключительно для дам, столь же благородных, сколь и благочестивых. Мы явились лишь для того, чтобы поприветствовать вас и сообщить, что не намерены сидеть с нею за одним столом.
Не дожидаясь ответа, обе дамы с достоинством удалились. Бледная как полотно, Аврора отважилась спросить:
— Кто они?
— Графиня фон Шварцбург и княгиня фон Гольштейн-Бек, — ответила Анна-Доротея, явно смущаясь. — Прошу вас простить их за эти слова. Говорить такое в священных стенах этого дома запрещено...
— Да, но от этого значение сказанного вряд ли станет менее очевидным. Вероятно, они просто высказали то, о чем думали. Предполагаю, что и остальные придерживаются такого же мнения. Поэтому я прошу вашего дозволения удалиться в отведенные мне покои...
—Я вам отказываю! Это же ужин в вашу честь! И если вы вот так уйдете, это будет неуважением уже к моей персоне!
— Я вовсе не хотела оскорбить Ваше высокопреподобие! — произнесла Аврора с поклоном. — Я буду на ужине, хотя и ожидала несколько иного приема.
И они сели за стол.
Ввиду последних событий трапеза, как и ожидалось, прошла в натянутой, если не сказать холодной, обстановке. Все попытки аббатисы завязать хоть какое-то подобие общей беседы были тщетны. Сидя рядом с ней, Аврора видела лишь профили канонисс, склонившихся над своими тарелками с едой, которая, к ее вящему удивлению, оказалась превосходной. Она так об этом и сказала аббатисе.
— Здесь не монастырь, хотя и во многих из них теперь готовят мармелад, варенье, сыры и прочее, — ответила та. — Поэтому мы ревностно отстаиваем нашу репутацию. Особенно, когда речь идет о выпечке. Вот, попробуйте, — надеюсь, вам понравится...
Аврора одобрила угощение сдержанной улыбкой и попросила разрешения покинуть застолье. Ей уже не терпелось убежать с этого ужина, подальше от удушающей враждебности, снять это средневековое платье, богатое, но такое тяжелое. Наконец, ей просто хотелось побыть одной. Гертруда незамедлительно провела ее через сад, разбитый на месте бывших монастырских галерей. Вокруг располагались личные жилища канонисс. Все они были более или менее одинаковыми: белая штукатурка, фахверковые[12]стены и поблекшая от трещин старая кровельная черепица.
Авроре с первого же взгляда полюбился ее собственный дом: светлые деревянные панели на стенах, выкрашенные двумя оттенками серой краски и с позолоченным орнаментом, гармонично сочетавшиеся с нежно-желтым цветом мебельной обивки и штор. Скатерть на столе и обивка кресел также были желтыми: похоже, прежняя хозяйка комнаты отдавала явное предпочтение именно этому цвету.
