Бертрис Смолл - Царица Пальмиры
— Уведите отсюда ребенка! — лаконично скомандовал Забаай, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Ей не следует видеть это! Уведите ее отсюда!
— Нет! — Зенобия увернулась, хотя дрожала от пережитого потрясения и горя. — Я должна запомнить и уже никогда не забыть этого! Я буду помнить о том, что сделали римляне!
Акбар не стал спорить со своей младшей сестрой. Он подхватил и вынес ее, плачущую, из комнаты. Девочка свернулась в его руках калачиком, словно пытаясь скрыться от правды. Ее горькие рыдания разрывали его сердце. Утомившись, он сел на ступеньку лестницы, ведущей на нижний этаж дома, и стал укачивать свою маленькую сестричку.
Ирис была на несколько лет моложе Акбара, когда его отец привез новую жену из Египта. Некоторое время он воображал себя ее любовником. Он подозревал, что Ирис знала об этом, но никогда не смущала его и не заигрывала с ним. Она относилась к нему с уважением. И тяжелые всхлипывания вырвались из его горла.
Воспоминания прервал голос Зенобии.
— Но почему они убили ее, Акбар? Почему? Теперь она глядела на него снизу вверх, и ее маленькое личико а форме сердечка было грязным и мокрым от слез.
— Они убили ее, потому что они — римские свиньи! — гневно ответил он. — Всех, кто не родился римлянами, они называют варварами, но именно они и есть самые настоящие варвары. Они говорят, что Рим основали два брата — сироты, оставленные на смерть на склоне холма, но спасенные и вскормленные волчицей. И я верю в это! Они так и остались дикими зверями до сегодняшнего дня!
— А что они сделали с моей матерью, Акбар? — боязливо спросила она.
Он заколебался, не уверенный, следует ли ему отвечать. Ведь она еще ребенок. Она могла быть его собственной дочерью. У него сын ее возраста. Он не знал наверняка, насколько она осведомлена об отношениях между мужчинами и женщинами. Однако из своего прошлого опыта он знал, что от Зенобии так просто не отделаешься.
— Знаешь ли ты, маленький цветок, как происходит зачатие ребенка?
— Да, — тихо ответила она. — Мама рассказывала мне об этом, потому что, говорила она, когда-нибудь я стану женщиной. Когда мужчина занимается с женщиной любовью, то вполне естественным результатом их союза будет ребенок. И моя мама говорила, что это хорошо!
— Это правильно, — ответил он ей.
Ему не пришлось обдумывать свои слова. Она уже понимала достаточно много, чтобы можно было все объяснить ей, и он сказал:
— Римляне принудили твою мать заниматься с ними любовью, Зенобия. Когда женщину принуждают к этому, это называется изнасилованием. Римляне изнасиловали твою мать, тем самым обесчестив ее, обесчестив нашего отца, нашу семью и всех бедавийцев. Затем они перерезали ей горло, чтобы не осталось свидетелей их преступления. Моя мать сказала, что ее сочли убитой и не стали добивать ножом.
На мгновение Зенобия оставалась безмолвной, а потом спросила:
— Значит, Тамар тоже изнасиловали?
— Да, — сказал он напряженным голосом. — Мою мать тоже изнасиловали.
— Значит, поэтому она и спрятала меня, Акбар? — спросила Зенобия. — Она не хотела, чтобы меня тоже изнасиловали?
— Если бы изнасиловали тебя, это было бы самое худшее бесчестье. Ведь ты — девственница, ты никогда не знала мужчины. Часть твоей ценности для твоего будущего жениха как раз и заключается в твоей девственности. Мужчина, женясь на девственнице, не хочет путешествовать по дороге, по которой прошли другие! — торжественно произнес Акбар.
Она снова умолкла и еще крепче прильнула к его коленям. Теперь она понимала, почему ее мать кричала и умоляла римлян. Она пыталась спасти свою добродетель и честь своего мужа. Какие же страшные звери эти римляне! Зенобия жаждала мести!
Из спальни ее отца доносились звуки причитаний. Прибыли другие члены их племени, и женщины, входившие в комнату, всхлипывали, испытывая печаль, сочувствие и стыд. Забаай бен Селим вышел из своей комнаты и коротко сказал старшему сыну:
— Отведи Зенобию в ее комнату, я расспрошу ее.
Акбар поднялся и отнес сестру в ее комнату, находившуюся в женской половине дома. Посадив ее на кровать, он успокаивающе похлопал ее по плечу и чуть-чуть улыбнулся. У самого Забаая лицо было мрачным и угрожающим. Он сурово взглянул на свою юную дочь.
— Я выслушал рассказ Тамар, а теперь хочу услышать это из твоих уст.
Она сглотнула, а потом изложила ему эту историю со своей, детской точки зрения. Она обвиняла себя в том, что стала причиной задержки; Забаай ничего не сказал. Какой бы гнев он ни испытывал, этот гнев таял перед лицом их общего горя. Римляне заплатят за это! О да, они заплатят! Он уже послал дюжину своих сыновей в город, приказав им привести к нему римского губернатора вместе с молодым правителем Пальмиры князем Оденатом. Только после того, как они увидят весь ужас того, что случилось с его женами, он уберет из своей спальни тело Ирис и похоронит его с теми почестями, которые она заслужила.
Он нежно обнял Зенобию.
— Ты не виновата, дитя мое. А теперь отдохни, я пошлю к тебе Баб. Сожалею, но тебе придется повторить свой рассказ в последний раз в присутствии губернатора.
Забаай вышел из комнаты. Гнев огненной лавой залил душу, стучал в висках, не оставляя места грусти. Всю свою жизнь он был гражданином Пальмиры, а кроме того, еще и римским гражданином, как и все жители Пальмиры. Казалось невероятным, что солдаты империи вышли из-под контроля в мирном торговом городе. Ему вдруг захотелось остаться наедине со своим горем. Но это потом, когда он насытится местью. Сначала он должен потребовать справедливой мести.
Вернувшись в туалетную комнату, он смыл с лица пыль пустыни и переменил одежду. Рабы убрали таз с розовой водой, надушили и расчесали его бороду. Он все еще был красивым мужчиной, среднего роста, с густой черной бородой, в которой уже проглядывала седина. Только темные глаза, потускневшие от страданий, выдавали его чувства.
В комнату вошел его сын.
— Они здесь, отец!
Заабай кивнул и вышел, чтобы приветствовать гостей.
— Мир вам, мой господин князь, и вам также, Антоний Порций. Добро пожаловать в мой дом, хотя теперь это дом скорби!
— Мир и тебе тоже, кузен! — ответил князь. Но, прежде чем он успел произнести что-нибудь еще, римский губернатор заговорил в раздражении:
— Что за срочность такая? — спросил он, и его хорошие манеры словно испарились из-за жары и головной боли. — Меня буквально стащили с ложа эти бородатые хулиганы, твои сыновья, Забаай бен Селим, и безо всяких объяснений заставили пойти с ними! Напоминаю тебе, вождь бедави, что я — императорский губернатор Пальмиры, и ко мне должны относиться с почтением!
