Мэгги Осборн - Не бойся любви
— Весьма обязана, — пробормотала она, перед тем как глотнуть. Жидкий огонь обжег внутренности. — Отлично. Найди ночную рубашку Грасиелы. Наверное, это самая чистая вещь из всех, какие у нас есть. Разорви ее на бинты, а еще нам понадобится пара тряпок, чтобы вытереть кровь.
Грасиела встала коленями на сиденье и, заливаясь слезами, смотрела на Дженни.
— Я забыла попросить Бога, чтобы он не наказывал тебя.
— Это сделал вовсе не Бог, а твой жирный, как свинья, кузен. — Дженни плюнула. — Но он не сможет это повторить, могу твердо тебе обещать.
Грасиела протянула дрожащие руки, не решаясь дотронуться до Дженни.
— Мне жаль, Дженни. Мне очень жаль.
— Это не твоя вина, козленочек. — Текила помогла, и Дженни сделала еще один большой глоток, глядя, как Тай разрывает на полосы подол ночной рубашки Грасиелы. — Что с другим ублюдком?
— Валяется в пустыне где-то между этими местами и Верде-Флорес, дожидаясь стервятников.
— Отлично. — Дженни взяла у него лоскут и намочила его текилой. — Мне нужна твоя помощь, — обратилась она к Грасиеле. — Подними блузку и держи так, чтобы она не закрывала рану.
Деревянная спинка скамьи загораживала их от остальной части вагона. Всякий, кто взглянул бы в эту сторону, увидел бы только затылок Дженни и лицо Тая, который стоял и курил.
Дженни набрала в грудь воздуха и выдохнула его, прежде чем приложить пропитанный текилой лоскут к ране. Раскаленная боль ударила ей в голову; Дженни со свистом задышала сквозь стиснутые зубы и часто-часто заморгала, прогоняя невольные слезы, выжатые болью.
— Ч-черт! Ох, прости, малышка… о Господи! Стараясь подавить рыдания, Грасиела, вся дрожа, съежилась на скамейке и накрыла голову шалью.
Когда Дженни наконец справилась с собой, то прижала свернутую в жгут тряпку к телу ниже раны и налила текилы прямо в рану. Руки у нее тряслись, она скрипела зубами так сильно, что не слышала ничего, кроме их скрежета.
— Господь всемогущий, просто жуткая боль. — Задыхаясь, она хватала ртом воздух. — Ну а третий? Он сел в поезд?
— Не знаю, — ответил Тай сердито. Промыв рану, Дженни откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза и опять приложилась к бутылке. Потом с минуту отдыхала, тяжело дыша. Когда она снова открыла глаза, Тай смотрел на нее с непроницаемым выражением.
— Это куда больнее, чем огнестрельная рана, — сказала Дженни, пробуя твердость собственного голоса. Голос дрожал, но куда меньше, чем она ожидала. Тай передал ей горящую сигару. Дженни наполнила легкие горячим дымом, потом выпустила его. Тай ждал целую минуту.
— Шить придется прямо здесь, — негромко проговорил он. — Я не смогу сделать это, если не стану возле тебя на колени. А сама ты шить не в состоянии.
Оба понимали, что привлекут к себе нежелательное внимание. Дженни кивнула и положила руку на дрожащее тело Грасиелы.
— Козленок! Грасиела! Перестань плакать и сядь. Нам надо поговорить.
Грасиела опустила промокшую от слез шаль и глянула на Дженни.
— Ты умираешь?
— Да ничего подобного! — Дженни прикусила губу. — Ни за что на свете! Но должна тебе сказать, что я здорово… м-м-м… сильно раздражена. И нуждаюсь в твоей помощи.
Дженни постаралась сосредоточиться только на ребенке. Тут следовало соблюдать особую осторожность: девчонка, прах ее побери, запомнит каждую минуту происходящего. Что было сказано, что сделано, как это было сказано и сделано. Нет, ответственность за ребенка — это похуже гвоздя в заднице, ни с чем другим ее не сравнишь!
— Тебе нужна моя помощь?
Изумленная Грасиела села, прижимая шаль к груди и переводя глаза с Дженни на Тая и обратно.
Дженни облизнула губы и попыталась думать только о Грасиеле, а не о своей боли.
— Помнишь, ты говорила мне, что умеешь шить?
Грасиела кивнула, все еще не понимая. Дженни посмотрела ей прямо в глаза.
— Грасиела, мне нужно, чтобы ты сшила края раны. Можешь ты это сделать?
Ужас исказил черты лица Грасиелы. Еле слышные задыхающиеся звуки вырвались из ее груди.
— Я… я не могу.
— Дженни.
Тай наклонился к ним, всем своим видом выражая неодобрение.
— К кому же еще нам обратиться? — огрызнулась Дженни, не отводя взгляда от белого лица Грасиелы. — Ты можешь это сделать. Это все равно как самый обыкновенный шов. Ты просто должна скрепить один край с другим. Я бы сделала это сама, но мне не видно рану.
Видеть рану Дженни мешала грудь.
Грасиела затрясла головой, стиснула руки. Слезы лились рекой, и, как обычно, текло из носа.
— Я не могу, не могу!
— Вытри ей нос, слышишь? — обратилась к Таю недовольная Дженни и отхлебнула еще один солидный глоток из горлышка.
— Ради Бога, Дженни! Это уж слишком — просить ребенка. Я сам зашью, — прорычал Тай и полез в седельную сумку за мешочком со швейными принадлежностями.
— Отлично! Дай малышке твой пистолет и поставь ее на страже. Вели ей пристрелить третьего кузена, если он явится сюда, разыскивая нас.
По яростному выражению лица Тая Дженни поняла, что попала в точку.
— Если бы тот парень с перрона сел в поезд, мы бы с ним уже встретились. Ты так не считаешь?
— Возможно. Но вероятно и то, что он дожидается следующей остановки.
У Тая потемнело лицо, и он повернулся к Грасиеле.
— Ты меня прости, маленькая. Мне это не по сердцу, так же как и тебе, но кажется, что именно ты должна зашить рану.
— Не могу! Не могу! — продолжала Грасиела, плача и прижимая к щекам маленькие ручки.
— Послушай меня, — спокойно заговорила с ней Дженни и ласково взяла руку девочки в свою, испачкав ее кровью. — Если мы не зашьем рану, она не перестанет кровоточить. Она не будет заживать. Если мы не остановим кровотечение, я попаду в очень тяжелое положение. Ты понимаешь, что я тебе говорю?
— Я не могу воткнуть иголку прямо в… — Грасиелу затрясло, лицо у нее отдавало в синеву, как снятое молоко.
— Сможешь. Человеческая кожа плотнее ситца или другой бумажной материи. Но ты сможешь. Надо только посильнее нажимать на иглу.
Грасиела уронила голову Дженни на плечо.
— Я сделаю тебе больно.
— О да. Это будет больно, как черт его… то есть очень больно. Но я постараюсь не кричать, если ты не будешь тоже.
— Поезд так ужасно качает!
Дженни подняла руку и погладила девочку по голове, недоумевая, куда подевалась шляпа Грасиелы. — Я верю, что ты сделаешь.
— Ты мне веришь? — прошептала Грасиела, повернувшись и глядя Дженни в глаза,
— Я доверяю тебе свою жизнь, козленок. И это правильно. Ведь за тобой должок. Я ухаживала за тобой, когда ты болела, теперь твоя очередь сделать что-то для меня. И твоя задача полегче. Я бы предпочла шить — подумаешь, несколько стежков! — а не убирать блевотину.
