Маргарита Свидерская - Юность Екатерины Великой. «В золотой клетке»

– И я испугалась, – ответила Екатерина, прижимаясь к Григорию и пряча лицо, чтобы он не видел, как на ресницах задрожали слезы. – Как еще Катю успела послать к тебе, чтобы предупредить.

– Ответь мне, зачем ты тянешь время? Для чего? Уж не любишь ли ты своего мужа?

– Зачем бы я тогда с тобой была, если бы Петра любила? Не ревнуй, Григорий. Нет у меня к нему чувств. Ты все забрал! – Рука Екатерины пошла путешествовать по груди Григория, взгляд женщины затуманился, она приблизилась к нему, ища его губы, но он увернулся, чем вызвал удивление и слабый протест. Екатерина легко шлепнула его ладошкой, но смолчала, откинулась на спину, облокотившись на подушки. Хочет поговорить? Пусть начинает – ему убеждать ее, не ей. А она послушает и сделает выводы.

– Затем, что боишься! Он открыто тебя оскорбляет. Развод готовит! Не знаешь, что ли, чем для развенчанных государынь на Руси все заканчивается? В монастырь стригут! По их пути пойти хочешь? О сыне подумала? О наследнике?

– В монастырь? Нет, Григорий, для меня Петр Федорович другую дорогу уготовил, не келью, а камеру в Шлиссельбургской крепости.

– И как мы тебя оттуда вытягивать будем?! Я хочу знать сейчас, когда начнем и что ты решила! – Орлов надвинулся на нее.

– Тут и решать-то, Григорий, нечего. Воронцовы и Трубецкие оттеснили меня от супруга, защитница скончалась, Бестужев мог бы помочь, но не выпустит его Петр. Да и в государстве волнения, а государь их не видит, не предпринимает ничего, только законы и манифесты все пишет и пишет! А о последствиях не думает!.. Церкви не боится. Бога не боится. Никто ему не указ. Мне или с ним на гибель идти, или спасать детей, себя. Только кровь невинную я боюсь пролить, не отмолю потом грехи-то! И сидеть, ручки белые сложив, не могу, и согласиться боязно.

– У нас около сорока человек офицеров, десять тысяч солдат наберем. С нами Семеновский, Измайловский и Преображенский полки. Провозгласим тебя императрицей с наследником, а там куда кривая выведет. Вся гвардия, считай, за тебя! А там и другие перейдут на твою сторону. Не простят люди государю прусского мира и неметчины! Дюже обидел он нас. А тут еще и на Данию воевать отправляет. Когда такое было?! Недавно слух пошел, после войны, значит, он нас, гвардейцев, распустит, не нужны мы ему. Это гвардия не нужна! Да пойми же ты, Катерина, самый подходящий момент сейчас мятеж устроить! Чуток подогреть народ в кабаках, и все – готово. Тебе нужно решаться, пока кто другой не сообразил нашими трудами воспользоваться. Не думала, а?

– Кто это другой? – побледнела Екатерина, дыхание аж замерло.

– Ты вот все на Воронцова киваешь, он-де государя обхаживает да Лизку свою сватает, а есть и другие, не могут не быть! Много на Руси древних родов, возьми хоть тех же Нарышкиных и Лопухиных. Рано или поздно изловчатся и оттеснят Воронцовых, приблизятся к трону, и все. Главное – быстрота.

Екатерина задумчиво покрутила прядь волос в пальцах, вспомнив, как сама пыталась вычислить по знатности родов, кто может стать ей противником из русских дворян. Тогда она так и не нашла ответа. Но если такая мысль родилась у Григория Орлова, в чьих способностях к интригам она очень сомневалась, значит, факт имеет место. И ей действительно нужно решаться, не отдавать инициативу в чужие руки.

– Прав ты, Григорий, во многом. Но как начать? Когда выбрать благоприятный момент, чтобы наверняка?

– Наконец-то!

– Видимо, и деньги нужны? Да немалые, чтобы подкупить…

– У меня касса полковая, Катенька! Хотя достанешь, лишними не будут.

– А когда начинать думаешь?

– А вот как в поход на Данию пойдем, по пути и начнем. Выкрадем государя, да в камеру, что для тебя приготовил в Шлиссельбургской крепости, и определим!

– Легко сказать! Весь императорский двор двадцать первого мая отправляется в Ораниенбаум, оттуда государь и начнет поход. Ты, видать, забыл, что там голштинцы стоят? А они ему преданы, оружие не сложат, да и службу несут не абы как – охраняют его строго.

– Сколько голштинцев тех, а сколько в армии твоей? Эх. Не твоя забота теперича, как и что делать! С офицерами обсудим, на место съездим, оглядим крепость государеву и прикинем сами, как лучше и когда начнем. Дата начала похода известна?

– Сразу после именин.

– Времени подготовиться достаточно – месяц целый! Успеем. Только прошу тебя, голуба моя, поберегись это время! Если не для меня, то для детей своих. Богом заклинаю, Катя! Гони прочь всех просителей и гостей, чтобы ни в чем тебя не заподозрил никто, слышишь?! Сам с братьями все организую, если пойдет что не так, то ты чистой должна остаться, без подозрений.

– Тебя-то принимать можно, спаситель мой? – Екатерина рассмеялась и прильнула к Григорию, который теперь не отстранился, а ответил на ее поцелуй.

Прислуга Монплезира еще спала, утомленная подготовкой к празднованию именин государя Петра Федоровича. Мужчина крупной комплекции и высокого роста без помех проник в покои государыни Екатерины Алексеевны. Он тихо подошел к кровати под балдахином и кашлянул. Спящая женщина проснулась сразу, без страха и смущения Екатерина взглянула на человека, что посмел ее разбудить.

– Григорий?.. – прошептала Екатерина. Незваный гость статью и ростом напоминал Орлова, но скорее почувствовав, что это не он, чем рассмотрев, ибо мужчина был укутан в плащ, она встревожилась: – Кто вы?! По какому праву ворвались ко мне?

– Матушка-государыня, простите! Я – Алексей Орлов. Гриша прислал меня. Началось. Нужно немедля ехать в Санкт-Петербург. Собирайтесь!

– Что случилось? – спросила Екатерина, чувствуя, как бешено начало стучать сердце.

– Пасек арестован, и все готово, мы начали.

Екатерина спустилась с кровати, зашла за ширму и сама быстро оделась. Труднее было справиться с длинными волосами, пришлось скрутить их, немного пригладив щеткой. Постояла перед зеркалом, не решаясь сделать последний шаг, после которого уже не будет пути назад. Закрыла глаза. Перекрестилась и вышла к Орлову.

– Государыня, поспешайте, – попросил Алексей Орлов, увидев, как Екатерина уже одетая и собранная вновь остановилась посреди комнаты и повернула к алькову.

«Неужто передумает?! Вот же беда на наши головы!»

Но Екатерина зашла в альков, миновала ширму и остановилась перед стоявшими иконами. Мягкий свет от лампады, одухотворенные лики святых, что строго глянули на нее, не успокоили, а еще больше растревожили, заставили заметаться сомнениями. Екатерина с огромным трудом успокоилась, опустилась на колени, перекрестилась, прошептала молитвы и застыла.

«Я должна дать ответ по сердцу своему, по желанию, по воле. Я заглянула в себя так глубоко, как никогда ранее, и меня не испугало увиденное. Сейчас, когда я говорю только сама с собою, нужны искренность и честность, ибо на кону моя жизнь, честь и свобода, настоящая, а не мнимая, что до сих пор была. Ныне у меня два пути: ждать ареста, бесславного развода, в лучшем случае изгнания, на который Петр не пойдет, либо заточения в казематы. Этот путь указывает мне трусость, с которою я близко не знакома, и мне она чужда. Смирение, которое мне прививали с детства, так и не прижилось, ибо натура у меня цельная и противоречивая, а душа без любви жить не может. Значит, путь в казематы или монашество мне вреден и смерти подобен…