Маргарита Свидерская - Юность Екатерины Великой. «В золотой клетке»
Екатерина испросила благословения и отправилась на разговор.
Петр Федорович был не один, ей пришлось дожидаться, пока он закончит с делами и примет.
Супруг оказался в хорошем настроении, даже предложил присесть, тут же рассказал Екатерине о многочисленных планах, которые зрели в его голове, проговорив так около часа, государь сообразил, что жена пришла к нему по какому-то вопросу.
– Что привело вас, мадам? Только предупреждаю: у меня не больше часу, потом я еду в Сенат.
– Я пришла поговорить о вашем пожелании священникам ходить в мирском платье.
– Уже доложили?!. Ну ничего не скроешь, что за народ! Скажешь – через сутки уже все государство знает! Искал защиту от меня архиерей ваш?
– Государь, вера православная имеет свои обычаи и обряды, можно ли вмешиваться в них мирской власти, даже если это ваша власть? – Екатерина хотела начать издалека, намеками, но поняла, что тут нужно идти прямой дорогой. – Нельзя же полностью копировать поступки покойного деда вашего. Одно дело – купцам и дворянам бороды брить, другое – на церковные обычаи замахиваться. Священники всегда носили бороды!
– И всего-то, вся жалоба? – рассмеялся Петр Федорович, но оборвал смех, сурово посмотрел на жену, встал, подошел к столу, раскурил трубку и продолжил другим уже тоном: – Я так решил!
– Но церковь…
– Мне повторить? – Петр Федорович начал закипать гневом. – Последнее время вы постоянно чем-то недовольны. Это переходит всякие границы!
Екатерина не испугалась, решив идти до конца.
– Священники не дворяне, вы – не Петр Великий! Обрядность церкви и ее устройство не может подчиняться вашим указам, это не армия!
– Идите прочь…
– Я ваша супруга, Петр, и если вы окружили себя лжецами и подлейшими людишками, то не значит, что я молча постою в стороне и позволю вам совершать глупости!
– Не смейте обсуждать и критиковать мои решения и поступки! – взвился Петр, потеряв терпение. – Я не спрашиваю у вас совета, как мне управлять государством!
– А нужно спрашивать! Нужно советоваться!
– Без надобности! И попрошу вас мне по таким… пустякам более не докучать! Уходите! – Петр подошел к двери кабинета и распахнул ее. – Прекратим наш спор, я не хочу больше ничего слышать.
– Можно писать указы и манифесты, можно объявлять войну кому захочешь, это как игра в солдатики, но не трогайте святое, Ваше Величество…
В сильном раздражении Екатерина вернулась к себе, на немой вопрос Шаргородской пожала плечами и попросила подать шаль.
– Только богу известно, какое решение он примет после нашего разговора. Могу лишь надеяться, что смогла посеять сомнения в правильности его действий. Попытаюсь еще раз поговорить с ним завтра.
– Прошу простить меня, а если государь это делает по наущению, чтобы в дальнейшем с вами развестись? – предположение Шаргородская прошептала, предварительно оглянувшись, хотя в комнате они были одни. – Придворные разное болтают, передали: голштинцы хотят, чтобы он «поскорее разделался с гадюкой».
– Вот как? Ну с них и взять-то нечего – все преданы государю.
– Ваше Императорское Высочество, нельзя вам сидеть и ничего не предпринимать! Так можно погубить себя…
– Ох, Катерина, а что ж делать-то? Не выйдешь же на площадь и не будешь собирать народ…
– Что его собирать? С месяц народ горланит, как напиваются по выходным, ругань и мордобой учиняют… Его ругают… немцев… Особенно гвардейцы стараются: чуть выходные, так все кабаки забиты и ругань стоит выше трубы.
– Будем молиться, Екатерина, Бог подскажет путь, ступай!
…На праздничный обед тридцатого числа Екатерина идти не хотела, но присутствие было обязательным по протоколу. Внутри ее нарастал бунт. Она уже не могла терпеть супруга, который настолько необдуманно принимал решения. Настойчиво вились слухи о разводе. Их приносили слуги, шептала Шаргородская, об этом говорил и духовник Екатерины. Страх потерять все довлел над Екатериной, и она больше не прятала обеспокоенности, только священники призывали к смирению и одновременно просили о помощи, а совместить это она не могла. Чтобы защитить церковь, нужно было ссориться с государем, Екатерина не отступала, решив пожертвовать семейными отношениями, но настоять на своем. Она продолжала ходить к Петру Федоровичу каждый день, надоев ему и разозлив, и в итоге добилась согласия отменить указ о бритье бород и смены сутаны на мирское платье. Поблагодарив, Екатерина облегченно вздохнула – это была большая победа. Теперь, если супруг обратится за разводом, служители церкви поступят, как будет нужно ей. Она получила в союзники могущественную силу, недооцененную государем.
Находясь в приподнятом настроении, Екатерина увлеклась беседой с родным дядюшкой Георгом – принцем Гольштейн-Готторпским – братом матери, темой были успехи другого дядюшки – Петра Августа Фридриха Гольштейн-Бекского, которого еще в январе Петр Федорович назначил генерал-губернатором Санкт-Петербурга. Принцу Петру Августу удалось немало. Он установил пошлины с извозчиков, деньги поступили в казну столицы, а на них в каждом дворе у горожан вырыли колодцы.
– И как Его Величество пережил сей момент? Нет, как он позволил дядюшке, ведь теперь государю ни за что не добежать при пожаре и не поучаствовать. Какое огорчение, – шутила Екатерина, а дядюшка Георг поддерживал ее, посмеиваясь в кулак.
– Почему же не добежать? Теперь улицы расчищены от коров и хрюшек, – принц Георг, веселясь, сморщил нос и тихо хрюкнул, прикрыв пол-лица роскошным платком, – наш губернатор позаботился, сначала он издал указ, запретив горожанам выпускать на улицу скот. Потом, когда никто его не послушался, приказал всех свинок выловить и доставить к императорскому двору. Вот уж не знаю, кто громче кричал – хрюшки или хозяева.
Екатерина заливалась смехом, а дядюшка Георг продолжал шутить, с удовольствием попивая из бокала французское вино. Екатерине очень хотелось расположить к себе дядюшку, из доносов ей стало известно, что он не поддерживает Петра Федоровича в желании воевать с Данией. В этом вопросе ей был нужен союзник, который пользовался доверием государя. Принц идеально подходил для этой цели – обласканный, одаренный, имеющий свое мнение и не боящийся гнева благодетеля. Екатерина наконец-то решилась воспользоваться паузой – принц пригубил вино, она наклонилась в его сторону, решив прошептать на ухо заветное слово «Дания», как Петр Федорович поднялся (он сидел во главе стола) и попросил внимания. Оправив на себе прусский мундир с единственным украшением – большим орденом Черного орла, государь напомнил четыремстам гостям, что собрались сегодня по случаю ратификации мирного договора с Пруссией. Екатерина заметила, как мгновенно изменились лица присутствующих офицеров: вытянулись, углы губ опущены или оскорбленно поджаты, брови насуплены, пальцы крутят ножки от фужеров, у некоторых счастливцев они пусты. Остальные им явно завидуют – государь, видимо, провозгласит тост за бывшего противника Фридриха, и им удастся увильнуть от позора. Ораторствовал государь недолго, в основном о своем счастье жить в мире с Пруссией, завершил же речь неожиданным тостом – выпить за императорскую семью.
