Элизабет Стюарт - Роза и лев
— Откройте, — прошептала она. — У меня послание к лорду де Ленгли. Это очень срочно.
Она услышала звук отодвигаемых засовов, и дверь чуть-чуть приотворилась. Заспанный мальчишка через щель подозрительно уставился на Джоселин. Этот молодой телохранитель де Ленгли был незнаком.
— Впусти меня! — попросила Джоселин, но мальчик не пошевелился. — Ты видишь, я безоружна, и наверняка знаешь, кто я. Мне необходимо сообщить милорду очень важную весть.
Оруженосец потратил много времени на раздумье, но наконец дверь приотворилась пошире. Джоселин смогла войти, переступив через двоих завернувшихся в одеяла стражников, спавших у самого порога. Еще с полдюжины рыцарей лежали вповалку на полу и храпели так, что сотрясались стены прихожей покоев милорда.
Один из мужчин проснулся и сразу же схватился за меч, но мальчик остановил его:
— Это всего лишь прекрасная леди. Сомневаюсь, что наш милорд поблагодарит тебя за то, что ты защитил его от подобного нападения.
Мальчишка ухмыльнулся, а воин вытаращил глаза, с минуту поводил безумным взором по женской фигуре, возникшей перед ним, потом, выронив оружие, стукнулся головой об пол и снова погрузился в сон.
Джоселин прошла через комнату, как через поле сражения, полное трупов. У закрытой двери в покои милорда мальчик задержался.
Она отстранила его руку, заметив нерешительность юноши, и постучалась сама.
— Господи! Какого черта, Гарри! Что тебе надо? Что там произошло?
Джоселин не могла не узнать этот голос, какой бы он ни был — пьяный или сонный.
Юноша что-то торопливо зашептал, приложившись губами к двери, на что получил решительный ответ:
— Господи! Так впусти ее скорей! Оруженосец тут же посторонился. Джоселин шагнула в спальню и тут же осознала, что выглядит весьма странно. В руке она держала свечу, взятую в часовне, и прикрывала ладонью ее слабенький колеблющийся огонек, а в вырез ее платья на груди был заткнут пергаментный свиток.
В комнате было тепло, но этот уют не согрел и не успокоил ее. Она заледенела и еле двигалась.
Комната слегка осветилась свечой, принесенной ею, и зрелище, представшее ее взору, могло ошеломить любую благородную девушку. Широкая постель была прямо перед ней, а он спал в ней голый — голый, без ничего, как Адам в раю. Угли в жаровнях, установленных вокруг кровати, уже почти погасли, но свечи, поднятой вверх рукою Джоселин, было достаточно, чтобы осветить тело мужчины и главный предмет, которым одарил его Господь.
— И что, мадам?
Джоселин содрогнулась от своих греховных мыслей и опустила взгляд. Она не знала, как начать. Ровный шум дождя, который они оба услышали в воцарившейся тишине, никак не мог помочь ей.
— Вам уж очень хотелось проникнуть ко мне, как мне доложил слуга. Так объясните, мадам, что послужило поводом для вашего вторжения?
Он был явно рассержен, хотя и улыбался.
— Какая уж такая новость могла поднять с постели вас… и меня?
— Есть такая новость.
— Говорите.
— Аделиза… Она уже далеко… с Эдвардом Пелемом.
Невероятно, но ей доставило удовольствие от сознания того, что она нанесла ему такой удар. Не все же ей мучиться, пусть помучается и он.
Легкие, скрытые под ребрами его мускулистой, волосатой груди, расширились, как кузнечные мехи, когда он издал нечеловеческий вопль. Его кулак начал бешено бить по мягкому матрасу, который был ни в чем перед ним не виноват.
— Верни ее обратно! — вскричал он невнятно, словно в удушье.
Джоселин кинула ему на грудь пергаментный свиток.
— Читайте, сэр, если вы грамотный.
Она поднесла к нему поближе свечу, как бы заключая в золотой кружок света его бесстыдную наготу. Он этого не замечал. Прочтя письмо, де Ленгли сдвинул свои густые брови так, что Джоселин его лицо показалось совсем незнакомым.
— Это письмо адресовано не мне, а вашему отцу, мадам. И подписано оно не Аделизой, а Пелемом.
— Какая разница! Я нашла его в часовне после того, как моя сестра исчезла.
— Если Пелем так дрожит, как его почерк на этой дрянной записке, то он трусливый заяц, а не рыцарь. Я не собираюсь иметь с ним дела. Я пошлю оруженосца разбудить мой лагерь, поднять солдат, и скоро мир и порядок восстановятся.
— Какой ценой? — спросила Джоселин.
— Неважно.
— Он дурак, но вы-то нет…
Произнесенная ею фраза подействовала на него так, будто она обожгла Роберта пламенем. Он вскочил, как ужаленный, мускулистые ноги мелькнули перед ее взором, едва не выбив из ее руки догорающую свечку. Они показались ей невероятно длинными. Он задрал их, надевая полотняные панталоны, но у нее было достаточно времени, чтобы налюбоваться их красотой. Пока Джоселин переживала свои впечатления, де Ленгли уже надел штаны и начал натягивать сапоги.
Удар, который она ему нанесла, не вверг его в отчаяние. Он взял бразды правления в свои руки и явно не желал делиться с нею властью над ситуацией.
А тут еще кто-то вежливым, но настойчивым жестом отодвинул ее в сторону. Джоселин оглянулась и увидела человека, ей не представленного, но который недавно помог ей ухаживать за упавшей в обморок Аделизой. Верховный судья, ближайший советник короля Англии.
— Мне все известно, — сказал весьма сухо этот вездесущий господин. — Надо подумать, как вылезти из этой помойной ямы.
— Спасибо, Ричард, но мне придется улаживать это дело самому. И я знаю, как…
— Неужели? Тогда ты просто гений. Ты не можешь пуститься в погоню за Пелемом, хоть у тебя есть все законные права, чтобы отрубить ему голову. Если ты его прикончишь, папаша Пелема в покое тебя не оставит. Стефан, конечно, защитит тебя, но до поры до времени… Какого черта ему нужно иметь за спиной такого врага, как эрл Колвик? Он и так напрочь повязан с анжуйскими шпионами. Дела нашего королевства таковы, что мы уже много лет качаемся на аптекарских весах, и лишняя щепотка порошка опустит чашу вниз.
Роберт де Ленгли не стеснялся своей обнаженной волосатой груди ни перед придворным короля, ни уж тем более перед Джоселин. Он в раздумье почесал ее.
— Оказывается, Пелем не такой дурачок, каким я считал его раньше. Как жаль, что мы его недооценили. — Он не удержался от сарказма. — Мы все втроем — ни я, ни вы — верховный судья, ни обожаемый нами король Англии.
Ричарду де Люси было не впервой вести трудные переговоры, но с партнерами одетыми, при всех регалиях. Сейчас он имел некоторое преимущество перед де Ленгли, потому что тот был полуодет.
Но оскорбленный, униженный, поднятый врасплох с постели жених, как оказалось, трезво оценивал ситуацию. Де Ленгли вновь скатал пергаментный свиток и, постукивая им себя по груди, принялся рассуждать:
