Элизабет Лоуэлл - Только ты
Но ему не хватало дыхания, потому что то пламя, которое он зажег в Еве, перекинулось на него, накрыло своими языками, и ритм этих языков совпадал с ритмом ее содроганий. Он замер, превозмогая себя, чтобы не присоединиться к ней. Он до поры не спешил с этим, ибо пока не познал до конца ее возможности.
Однако слишком обольстительно было нагое горячее тело Евы. Видя, как она извивается и мечется, Рено почувствовал, что мир раскалывается серией мягких взрывов. Повторяя имя Евы, он подчинился потоку страсти.
У Евы остановилось дыхание, и она ошеломленно ахнула, когда, обнимая Рено, ощутила мелкие подрагивания его тела. В течение этих бесконечных сладостных минут ее тонкие пальцы ласкали спину и плечи Рено. Их мощь она чувствовала даже сейчас, когда Рено расслабленно лежал, спрятав лицо у нее на груди, и тяжело и часто дышал.
Улыбаясь, Ева гладила его спину, наслаждаясь сознанием того, что никогда и ни с кем не была так близка.
Дело было не только в том, что переплелись их тела. Она любила Рено.
Ева не заметила, что заговорила вслух. Рено приподнял голову и, поглаживая щекой ее груди, сказал:
— Любовь — иллюзия, моя сладкая девочка… А вот страсть — это другое дело.
Язык Рено прикоснулся к ее соскам. Его тело слегка шевельнулось внутри нее, удваивая сладость ощущений. В ней вновь поднялось тепло, дыхание стало неровным.
Рено почувствовал мгновенный отклик Евы. Его смех был бархатным, грудным, ликующим.
— Страсть — реальна, — произнес он, покусывая упругие соски. — Нам хорошо вместе — тебе и мне. Черт возьми, хорошо — не то слово! Да для этого и слова-то не найдется!
— Что ты имеешь в виду? — прошептала она.
— О, святая невинность, — пробормотал Рено, наслаждаясь вкусом ее соска и трепетом кожи. — Ты не знаешь?
— Что?
— Вот это!
Он двинул вперед бедра и вошел в нее, словно соединив оба тела в одно целое. Она ответила приглушенным вскриком и встречным движением бедер. Смеясь от удовольствия, он прижался к ней, слушая, как она без конца повторяет его имя.
— Да, — сказал Рено. — Это я. Снова… Но не ругай меня, gata. Я никогда раньше не был таким.
Еще движение, еще вскрик, новая горячая волна, идущая от Евы к Рено, подпитывающая его пламя.
Рено двигался энергично, больше не сдерживая себя и не экономя силы. Да Ева и не просила его о том. Она двигалась в том же ритме, на силу отвечая грацией, на желание желанием, на пламя — испепеляющим огнем.
Когда капельки пота выступили на ее коже, он слизнул соленые бисеринки, куснул тело, которое готово было стать его частью. Он ласкал грудь зубами и языком, вновь и вновь возбуждая соски, в то время как его бедра продолжали неустанное ритмичное движение.
— Его рука скользнула между горячими влажными телами и отыскала атласный бутон. Он стал нежно трогать, ласкать и сжимать его.
— Что ты… со мной… — прерывистым шепотом лепетала Ева. — Господи… Рено…
В ее тело ворвался шторм наслаждения, яростные, сладострастные токи пронеслись по ней, унося с собой в запредельность.
Рено в полной мере ощутил силу страсти, которую он вызвал в Еве. Каждый мощный толчок он сопровождал лаской, трогая нежный бутон, который расцвел под его рукой.
Ева издала продолжительный стон, обозначавший, что пришел экстаз, не имевший ни начала, ни конца. Если бы в ней нашлось место для страха, она, должно быть, ужаснулась бы; но в ней было место только для Рено с его неукротимым желанием.
Рено улыбался какой-то отрешенной улыбкой. Он сжимал Еву в крепких объятиях, прислушиваясь к ее трепету. Когда она затихала, он нагибался, слегка покусывал ей плечо и возобновлял движение внутри нее.
Ева жадно хватала воздух ртом, чувствуя, как страсть сжигает все ее тело.
— Рено!..
— Я предупредил тебя, — сказал он низким голосом. — До тех пор, пока останется хоть капля сил…
Рено снова начал извечный обряд. Над любовниками опустился полог ночи и страсти.
18
Скалам, пескам, колючим кустарникам, казалось, не будет конца, но Рено знал, что это не так. Это была всего лишь очередная широкая терраса на длинном спуске от Скалистых гор к тем местам, где далеко на западе мчит свои воды между каменных берегов таинственная, могучая река Колорадо.
«Если бы на горизонте не маячил, словно стервятник, этот негодяй Слейтер, как было бы здорово разбить лагерь возле воды и никуда не двигаться несколько недель.
А лучше — месяцев».
Рено кисло улыбнулся. Кажется, впервые в жизни он не рвался к сокровищам. Его занимали другие исследования.
Он наносил на карту те места, где женское тело было наиболее чувствительно к поцелуям, те, где нужны были легкие и медленные прикосновения, и те, где требовались быстрые, сильные, горячие ласки. Узнавая ее тело, он узнавал и свое. Страсть была одновременно дикой и изысканной, яростной и нежной, требовательной и обновляющей. Он не хотел, чтобы все кончилось раньше, чем они оба допьют хмельное вино до последней капли.
«Пока мы не найдем прииск, ты будешь моей женщиной всякий раз, когда я этого пожелаю».
Ева выполняла взятые на себя обязательства сделки с щедростью, которая была столь же неожиданной и безграничной, как и страсть, их соединявшая. Приходящая порой мысль, что это может вдруг прерваться, была для Рено невыносимой, и он гнал ее от себя.
«Довлеет дневи злоба его. Или: на каждый день своих забот хватает».
Старый совет отдавался эхом в мозгу Рено. Он не вступал с ним в спор. У него достаточно забот и в этот, и в любой другой день.
К этому моменту слухи о мужчине и женщине, едущих вдоль отрогов каменного лабиринта, могли далеко распространиться по таинственным и весьма эффективным каналам, которые существовали на Западе. Стоило путникам встретиться у водного источника или на перекрестке дорог или же выпить по чашечке кофе у костра на стоянке, как об этом становилось известно индейцам, золотоискателям, бродягам, словом, всем желающим.
«Надеюсь, Рейф не забыл наши старые знаки, которые мы оставляли друг для друга в детстве, когда охотились.
И надеюсь, Вулф узнает, что я ищу золото. Он знает страну. Он знает, что мне нужен надежный человек, если я найду его.
Черт бы побрал Слейтера с его полукровкой-следопытом. Любой другой отказался бы от погони неделю назад».
К концу следующего дня Рено и Ева расположились лагерем у подножия красной скалы из песчаника, которая взметнулась в небо, словно вытесанный из монолита парус. С одной стороны выветривание шло быстрее, чем с другой. В результате в скале образовалось окно. Лучи заходящего солнца падали оттуда, окрашивая в сочный золотой цвет все, что оказывалось на их пути.
