Перл Бак - Гордое сердце
— Джон, посмотри, — сказала она взволнованно, — прикоснись! — Сюзан подняла сына, чтобы он мог дотронуться до гладкого камня. — Посмотри, как сливаются все линии, словно они из воды! Помнишь морские волны, убегающие от корабля?
Дети смотрели на нее большими, непонимающими глазами.
— Пойдем, уже пора домой, — ласково сказала им Сюзан. А когда они вернулись, она накормила, искупала их и уложила в кроватки.
— Я уже сам умею мыться, — протестовал Джон. — Джейн всегда дает мне самому.
— Ну тогда я тебя просто вытру, — сказала она ему, когда он вылез из жестяной ванны. Сюзан, вытирая сына, прикасалась к его худому, но крепкому телу. Оно постепенно теряло округлость форм и становилось несколько угловатым. На какое-то мгновение она увидела его как статую: угол плеча и изгиб бедер, поворот головы… Она провела с ними целый день. Дети были счастливы, а она удовлетворена. На протяжении всего дня она могла в любой момент коснуться их, приласкать, взять их за руки, так что одну половину своего естества она насытила, но в другой давал о себе знать голод.
Когда дети были уложены в постели, она вдруг сказала Джейн:
— Я перед сном немного прогуляюсь.
За дверями ее ждал вопрос, не получивший ответа. Сюзан пересекла маленькую площадь и села на скамейку рядом со статуей старого генерала. На его плечах удобно устроились нахохлившиеся воробьи. Она сидела там долго, пока мадам и ее черноволосый помощник не закрыли щитом витрину и дверь лавки на ночь. Ночью маленькая площадь была так же тиха, как дома поле. Исключением было лишь маленькое кафе в дальнем углу. Но там столики уже были пусты. Мимо Сюзан прошла молодая пара; мужчина затащил свою спутницу в тень памятника и страстно, долго целовал.
— Alors[1], — сказал он наконец с глубоким вздохом, и женщина на минутку прильнула к нему. Затем они покинули свое укрытие и пошли дальше. Сюзан они не заметили. Но она наблюдала за ними с такой жадностью, словно знала их. Она прямо-таки физически ощущала объятия мужчины и натиск его губ. Она сидела и думала о них, о таких людях, как они, вообще о людях и о непрекращающемся течении жизни, которая требует своего продолжения. И Сюзан как раз хотела схватить эту жизнь в руки и принудить ее существовать всегда. Те две фигуры, мужчина и женщина, стояли вместе, словно мрамор. Жизнь в своем высочайшем проявлении спокойна, и только мрамор может заключать в себе это возвышенное спокойствие, к которому стремится любое движение.
Сюзан встала и почувствовала, как в нее вливается сила. Она уже знала свои инструменты и овладела навыками работы с материалами. Но инструментов недостаточно, а материал — всего лишь средство. Мрамор, камень и бронза, плоть, кровь и кости — не что иное, как средства.
«Я хочу творить людей», — думала она. Внезапно она поняла, что покончила с цифрами и металлами, с литьем и плавкой. Она овладела своим ремеслом. Теперь она должна найти в себе свое мастерство.
* * *— Мне нужно отдельное ателье, — сказала она Дэвиду Барнсу. — Вы действительно были весьма добры, поддерживая меня. Но теперь я хочу работать всерьез, а для этого мне надо быть одной.
— Я не знаю, с чего это вы решили, что все умеете, — пробормотал Барнс. В последнее время он был невероятно вспыльчив, так как чем дальше, тем больше убеждался в том, что за своим следующим «титаном» ему необходимо отправиться в Америку. До сих пор все эти великие мужи, канувшие в Лету, были уроженцами Европы и Англии. Но Барнс уже добрался до современников.
— Мне просто необходимо ехать в Америку, — стенал он. — Эдисон ко мне не придет. Вы можете распоряжаться моим ателье!
— Ну уж нет, — отвергла она это щедрое предложение. — Вы все равно остались бы здесь и я бы никогда от вас не избавилась.
— Вы слабая баба. Если бы вы были сильной, то смогли бы работать, где угодно. Посмотрите на меня! Я работаю там, где у меня есть материал. Руки у меня всегда с собой, и с глиной проблем нет. Одну из своих лучших вещей я делал в одном английском постоялом дворе, окруженный кучей гогочущих мужиков.
— Я бы тоже так сумела, — крикнула она ему в лицо. Его пренебрежительные слова разожгли в ней ярость, как факел солому. — Вы этакий чертов деспот! Я чувствую, что вы тут, даже когда вас нет.
— Я никогда не вмешивался в вашу работу, — кричал он.
— Вы вмешивались уже тем, что вы есть, — запальчиво ответила она.
Их слова могли бы стать вызовом на дуэль.
— Я призываю вас взять мое ателье и продолжать свою работу!
— Я могла бы, если бы знала, в чем, собственно, заключается моя работа. Пока что я в поисках. Даже если вы уедете, ваши мысли, ваши слова будут тут висеть в воздухе вашим эхом. А я этого не желаю!
— Через неделю я уеду. Подумайте об этом, женщина!
Быть женщиной стало для нее таким бременем, что уже от одного этого слова у нее начиналась аллергия. Она решительно ответила:
— Хорошо, я останусь здесь. Но к тому времени, как вы вернетесь, оно настолько станет вам чужим, что вы не захотите здесь работать.
Прежде чем прошла неделя, Джейн сообщила ей:
— Денег у меня осталось всего лишь на месяц. Вы мне велели, чтобы я вам сказала.
Она и забыла об этом.
Внезапно ее объял ужас. Она останется тут совершенно одна. Как только Дэвид уедет в Америку, у нее здесь не будет никого, к кому она могла бы обратиться, а если ей нечем будет накормить детей — она была рада, что до этого момента ничего не предпринимала. Теперь она уже ничего не скажет Дэвиду Барнсу. Свою жизнь она так или иначе уладит сама! Она помогла Барнсу упаковаться, выдержав последний день его беснований. Инструмент он чрезмерно тщательно упаковал в красивые специально сделанные ящички, а острие каждого резца он обмотал оленьей замшей. Он взял с собой также большой запас глины, которую сам замесил.
— Американская ни на что не годится, — ворчал он, — высыхает прямо под руками, в этом их проклятом темпе. Глина должна оставаться податливой, как плоть, пока работа не будет завершена. У меня есть секретный рецепт. Как-нибудь я вам его доверю, Сюзан, но только на ложе смерти.
— А что, если вы вывалитесь из самолета или что-то в этом роде?
— Ну тогда вам придется заглянуть внутрь Адама, — он кивнул головой в сторону маленькой, старинной статуэтки из гипса. — В нем спрятан рецепт на листке бумаги. Никто о нем не знает. Ну, а теперь мне пора идти.
— А где же ваша одежда? — спросила Сюзан.
Барнс ошеломленно посмотрел на нее.
— Проклятье! — сказал он и вытянул из-под кровати старый дорожный мешок. Открыв платяной шкаф, он начал вытаскивать одежду и белье. — Однажды я отправился без этого, — говорил он, засовывая вещи в мешок, — и обнаружил это только в море.
