Шэна Эйби - Личные враги
Обитатели замка столпились вокруг всадниц, и все неуемное любопытство обратилось на Лорен. Одни норовили потрогать ее, другие вытягивали шеи, силясь разглядеть диковинный английский наряд, третьи помогли ей спешиться, торопясь увести ее под надежную защиту родного дома.
Лорен шла между ними как во сне, отвечая на расспросы и дружеские улыбки, изо всех сил стараясь вести себя так, как обычно. Одни искренне радовались ее возвращению, другие смотрели на нее сдержанно и даже сурово: у каждого в клане, будь то мужчина или женщина, имелось свое мнение о том, что произошло окрестностях Дунмара.
«Они любят меня, — твердила себе Лорен. — Они заботятся о моем благе, и я нужна им, нужна — ведь я сама говорила об этом Ариону». И все же впервые в жизни Лорен охватили сомнения. Она вглядывалась в знакомые с детства лица и видела то, чего не замечала прежде.
Она видела, как люди, окружавшие ее, обменивались многозначительными взглядами. Она слышала, как у нее за спиной возникает торопливый жаркий шепоток.
Она примечала, как неотступно все следят за каждым ее движением. Лорен, идя по двору замка в толпе своих сородичей, остро сознавала, что ей больше не доверяют, по крайней мере целиком и полностью, как раньше. С тех пор как начались набеги викингов, с тех пор как погиб отец и Арион впервые поцеловал ей руку, с ней случилось то, чего она втайне боялась больше всего: она, Лорен Макрай, отныне не принадлежала ни прежнему миру своего клана, ни новому миру, в котором остался Арион Морган. Сердце ее оказалось разорвано надвое. Именно поэтому сородичи усомнились в ее преданности.
При свете дня эти выводы могли показаться смехотворными. Какая нелепость — думать, будто кровные родичи лишили ее своего доверия!
Однако стоило Лорен ступить в вечный полумрак замковых коридоров, и она уже не сомневалась, она явственно, кожей ощущала их недоверие.
Если б только они знали, если б только могли догадаться о том, что на самом деле произошло между нею и Арионом. Лорен горячо молилась богу, чтобы ее тайна никогда не была раскрыта.
Она спросила, что делает Квинн, и узнала, что он чувствует себя лучше и сейчас отдыхает.
Многие сородичи поглядывали на ее золотой наряд с неприкрытой враждебностью, и в конце концов Джеймс ворчливо спросил:
— Во что это ты вырядилась, Лорен? Не пристало так выглядеть дочери Макрая.
— Это платье ей пришлось надеть в дорогу, — заступилась Ханна, предостерегающе положив руку на локоть Лорен. — Мы сейчас пойдем в ее комнату, и она переоденется.
Собственная комната показалась Лорен желанной тихой пристанью — ни толпы, ни перешептываний, ни любопытных взглядов, только Ханна деловито раскладывала на кровати одно из платьев Лорен и квадрат лилово-сине-изумрудной ткани — тартан Макраев.
— Ты бы лучше переоделась, — мягко напомнила она, видя, что ее младшая подруга не спешит этим заняться.
— Сейчас, — коротко ответила Лорен… и не двинулась с места.
— Я тебе помогу.
С этими словами Ханна подошла к ней и принялась распускать шнуровку янтарно-золотого платья. Лорен покорно стояла, опустив руки и безмолвно глядя, как бесформенными складками ложится на пол подаренный Арионом наряд. Она поежилась от холода, переминаясь на каменном полу. Ханна проворно облачила ее в тунику и тартан — славный, добротный, обыденный, истинно шотландский наряд, какой Лорен носила с самого детства и будет теперь носить до самой смерти. На плече ее красовалась фибула в виде рябиновой ветви.
Сапфирно-золотой наряд беглой королевы валялся, смятый, у ног Лорен. Ханна опустилась на колени, принялась складывать платье.
— Не надо, — остановила ее Лорен. — Я сама. Ты, наверное, устала. Ступай отдохни.
— Ты и вправду так хочешь?
— О да, — кивнула Лорен. — Увидимся за ужином, хорошо?
— Как пожелаешь. — Ханна обняла девушку, погладила ее по щеке и улыбнулась: — До чего же славно вернуться домой, верно?
— О да, — повторила Лорен, и Ханна наконец-то ушла.
Девушка постояла, глядя на прильнувший к ее ногам чужеземный наряд — даже сейчас, измятый и жалкий, он радовал глаз своим блеском и пышностью. Лорен заперла дверь на засов и привычно потянулась к кинжалу, который всегда носила у пояса. Рука наткнулась на пустоту: кинжал навеки сгинул в бездне вместе с убитым ею викингом. Ну и ладно.
В шкатулке с драгоценностями Лорен хранился другой, очень похожий на прежний, только поуже, с потускневшим от времени лезвием. Кинжал ее матери. Лорен извлекла его на свет, придирчиво осмотрела лезвие — вполне острое.
Сев на постели, она положила к себе на колени тяжелый хрусткий подол янтарного платья и, перевернув его наизнанку, осмотрела стежки.
Отыскав подходящее место, Лорен взяла кинжал. Остро наточенное лезвие почти без труда вошло в плотную ткань.
В руках Лорен блестел драгоценный трофей — узенькая полоска янтарно-золотой ткани. Крохотной прорехи на изнанке платья никто и не заметит. Лорен туго скатала добычу и сунула в шкатулку, упрятав под фибулу со знаком клана Макрай.
Нет, не годится. Краешек золотой ткани все же торчал из-под фибулы. Острием кинжала Лорен прорезала едва заметное отверстие в ткани, которой была обита изнутри шкатулка, и протолкнула туда золотой лоскут, тщательно разгладив это место, чтобы и следа не осталось.
Закрыв шкатулку, она сунула кинжал на привычное место — в кожаные ножны у пояса.
Шкатулку Лорен возьмет с собой, уезжая на материк, к новой жизни в клане Мердок. И будет всегда хранить при себе, складывая туда самое ценное — обручальное кольцо, фибулу в виде рябиновой ветки, все те безделушки, которые пожелает подарить ей будущий супруг.
И одна только Лорен будет знать тайну шкатулки. Только ей будет принадлежать украденный лоскуток от платья английской королевы. И только она будет помнить, как всего один день в своей жизни побыла королевой — для английского рыцаря, который пробудил ее сердце, а затем сжег его дотла. Этот день она сохранит в памяти до самой своей смерти.
Лорен стоически выдержала общий ужин. Теперь у нее уже не вызывало сомнений, что сотрапезники отнеслись к ней чуточку сердечней, увидев, что она опять одета, как надлежит порядочной шотландской девушке.
Она села на свое обычное место за главным столом и, увидев пустое кресло отца, с удивлением поняла, что испытывает только щемящую грусть. Не так уж долго не было ее в Кейре, а мучительная боль от потери, оказывается, уже поблекла.
Не иначе как граф Морган ухитрился наложить на нее какие-то чары, чтобы облегчить ее страдания. С того дня, когда Лорен выплакалась на его плече, жгучий гнев и боль, порожденные смертью отца, отчего-то выцвели, рассеялись — осталась только светлая, неизбывная печаль.
