Людмила Третьякова - Дамы и господа
Легко сказать: «Не переставай!» Но когда? После заседания в министерстве? С другой стороны, Варваре Петровне только в страшном сне могло присниться, что для сына литераторство сделается не дополнением к чиновничьей карьере, а делом жизни.
…Наступило 1 ноября 1843 года. Этот день Тургенев назвал для себя «священным».
В Петербурге, в одном из домов на Невском, он познакомился со знаменитой европейской певицей, прибывшей на гастроли в Россию. Ее звали Полина Виардо.
Впервые увидев мадам Виардо в «Севильском цирюльнике», Тургенев вышел из театра потрясенный. Восхитительные бархатные ноты, каких, казалось, никто никогда не слыхивал, продолжали звучать в его душе.
Певица красотой не отличалась: была небольшого роста, с крупными чертами лица, да к тому же имела супруга, неотступной тенью следовавшего за ней. Однако ничто не могло охладить вспыхнувшего в Тургеневе чувства к «безобразной красавице». Он шел к ней, как на зов Сирены, хотя в душе, наверное, понимал бесперспективность, а может, и погибельность своей страсти.
Узнав, кого выбрал сын в «дамы сердца», Варвара Петровна пришла в смятение. Она сразу же почувствовала опасность со стороны певуньи-испанки.
Как только объявили о гастролях Виардо в Москве, Варвара Петровна поспешила в театр. Едва поднялся занавес и певица появилась на сцене, Тургенева впилась в нее глазами. Она тут же разглядела все недостатки внешности Полины, несмотря на искусный грим, красивую прическу и великолепно сидевший костюм. Дивные большие, темные испанские очи — они не могли искупить тяжелую «лошадиную челюсть», огромный, как кто-то выразился, «рыбий рот». Но минутное торжество Варвары Петровны исчезло без следа, стоило ей услышать голос певицы. Это было колдовство, наваждение. Звуки необыкновенной красоты настолько пленяли слушателей, что никто не обращал внимания на то, какова певица собой, что в ее облике хорошо, а что никуда не годится. Ее пение производило незабываемое впечатление.
Варвара Петровна вернулась домой совершенно потрясенная, сказав домочадцам одну лишь фразу голосом усталым и обреченным:
— А надо признаться, хорошо поет проклятая цыганка!
Эту ночь она провела без сна. Ее чутье и знание души сына говорили, что следует готовиться к большой беде.
Так и случилось. Месяцем позже из Петербурга приехал Иван, сдержанный, спокойный, уже все решивший.
Он сказал матери, что решил оставить службу в Министерстве внутренних дел. Это не его, решительно не его. Никакой карьеры он делать не будет. Выждав минуту и отойдя к окну, чтобы не видеть материнского лица, ровным голосом произнес, что решил вместе с семейством Виардо отправиться во Францию.
Потом были уговоры, требования, угрозы. Прощание матери с Иваном Сергеевичем вышло ужасным. Прислуга слышала вопли, что-то тяжело падало на пол. Все попрятались.
Варвара Петровна дала сыну денег только на дорогу до Парижа.
…Никогда Варвара Петровна не чувствовала такого опустошения и безысходности. Даже когда муж просил отпустить его к непутевой девке Шаховской, даже когда пламя пожирало ее Спасское, она спасалась мыслью: у нее есть то, над чем никакие измены и пожары не властны. Ее сыновья. Теперь их не было с нею. Она перетерпела бы все, если б знала, что их сердечный выбор обещает им в будущем хорошие семьи и твердое положение в обществе. Для этого она хлопотала всю жизнь, не жалела денег, нанимала учителей, посылала за границу, сводила знакомства, писала письма, копила добро, чтобы они и ее внуки ни в чем не нуждались, чтобы род Тургеневых благополучно продолжался… Кому же в руки попали ее красавцы? И что осталось у нее?
* * *Варенька Богданович… Мы еще почти ничего не рассказали о ней, появившейся на свет при столь драматических обстоятельствах. Она и сама о них мало что знала: Варвара Петровна не любила вдаваться в подробности своей жизни. Если ее сердце и приоткрывалось, то только Ивану Сергеевичу.
Дочь за все время не слышала от нее ни одной жалобы: ни на неудавшуюся семейную жизнь, ни на сокрушительные материальные потери, ни на сыновей, живших по-своему, ни на печальную юность.
Лишь случай позволил Варе понять, что в глубине души матери таится прежняя боль. Однажды Варвара Петровна затеяла поездку в Сомово, в прежний дом отчима: нередко бывает, что людей влечет туда, где в прошлом они испытали потрясения — не важно, радостные или горестные.
Когда Варя, бродившая с матерью по пустому дому, направилась к очередной двери, намереваясь ее открыть, то услышала за спиной материнский вопль: «Не тронь! Не тронь! Это проклятые комнаты».
И Варя поняла: что-то жуткое связано у матери с тем, что ей пришлось пережить за этими дверьми.
Лишь в одном письме, посланном пятнадцатилетней дочери, Варвара Петровна призналась: «Сироты не бывают долго детьми… Я была одна в мире».
…В шестнадцать лет Варя Богданович не могла не задумываться, при каких обстоятельствах появилась в тургеневском доме.
Разумеется, ее положение воспитанницы Варвары Петровны — так в доме было объявлено — заставляло девушку быть сдержанной, осмотрительной и не задавать лишних вопросов. Тургенева, правда, не раз давала Варе понять, что она ее родная дочь.
Воспоминания о детстве у Богданович окрашены в светлые тона:
«Любила меня Варвара Петровна, говорят, даже больше, чем сыновей своих в детстве. Наряжала меня роскошно, все было из магазина Salomon (хозяина дорогого и модного петербургского магазина. — Л.Т.) — знаменитости тогда. Куклы и игрушки мои возбуждали зависть моих маленьких гостей. Самые лучшие детские книги высылались мне Николаем Сергеевичем из Петербурга. Мучением же назвать нельзя заслуженные и незаслуженные иногда выговоры и наказания за детские проступки. Самым жестоким наказанием была ссылка в угол, где мне ставили стул, на котором я должна была, по мере вины, просидеть 2 или 3 часа, а иногда и более…»
Чтобы дочери было не скучно, Тургенева взяла на воспитание крепостную девочку Мавру, одних лет с Варей.
Старалась Варвара Петровна обеспечить дочь и на будущее. На ее имя был положен капитал в пятьдесят тысяч рублей. А в день совершеннолетия Варя получила от своей матери шкатулку, где лежало на двадцать восемь тысяч украшений из бриллиантов.
Однако стараниями умной и дальновидной Варвары Петровны у нее в руках оказался куда более надежный капитал, нежели деньги и драгоценности. С малых лет у Вари были гувернантки и учителя, а потом мать поместила ее в хороший пансион. В результате Варвара Богданович в совершенстве овладела четырьмя языками, умела играть на фортепьяно.
