Древний Рим. Честь преторианца - Регина Грез
– Фу-у-рий! Пощади его… пощади…
Женщина под пурпурным балдахином в отчаянии заломила тонкие руки, продолжая громко стонать. Но Борат уже не расслышал ее последних слов. Уверенным легким шагом он спускался по боковой лесенке навстречу неизбежному.
«Когда-то это должно было случиться. Жаль, не останется сына, но род Перегрина не иссякнет. Жаль, не успею предупредить дядю о длинном обоюдоостром мече… Я прожил достойную суровую жизнь. И не собираюсь прекращать ее на арене, ослиная задница! Что он там прошипел по поводу награды… ничего я не понял… плевать… сейчас главное удержать меч и голову на своих законных местах. Остальное – неважно!»
– Победа и Пятый! – из уст Бората пронесся над ареной боевой клич наступающей фаланги легионеров.
За нами великий Рим! Что нам стоит сломить сопротивление двух наглых варваров, возомнивших себя триумфаторами… Сущая ерунда!
Изумленный Квадрантус мог только скривить рот, приветствуя старого приятеля, который в полном преторианском облачении по непонятной причине приближался к нему, сойдя с императорской ложи. «Он что же, намерен драться плечом к плечу?! Хо-хо… это будет славная битва, даже если окажется последней за мою гладиаторскую карьеру».
Но Фурия не устроил даже такой расклад. Едва бойцы замерли в нескольких шагах друг от друга – пара длинноволосых громил против короткостриженого Бората и бритого наголо Квадрантуса, как раздался предостерегающий зов рожков – из боковых ворот выпустили десяток степных волков с красноватыми проплешинами на шкурах.
Раздраженные голодом и побоями звери с рычанием бросились на горстку людей, замерших посреди амфитеатра. Не обменявшись ни единой репликой, мужчины принялись сообща обороняться от извечного врага человека – лютого волка.
Матерого самца с бешеными глазами и пузырящейся желтоватой пеной пастью убил топором Гримунд, от наскока волчицы прикрылся щитом Квадрантус, но гладиатор тотчас упал на землю, едва успев пронзить кинжалом мохнатое горло, прежде чем обезумевшая хищница успела добраться до живой плоти.
Пораженный поступком цезаря, Борат затравленно озирался вокруг. «Бессмысленное убийство… для него даже преданные солдаты всего лишь грязь под сандалиями, мои двадцать лет службы вонючему козлу под хвост… А ведь я спасал его дряблое тело от мечей галльских мятежников, видно, не в счет… Он и ее погубит, погубит!
О Марс Всемогущий, дай выжить, чтобы я мог ее защитить, я принесу на твой алтарь в храме лучшего барана… нет, даже гнедого коня… О-о-о, в Тартар все обещания! Богам тоже на нас плевать!»
– Держись, друг! Поднимайся, сопливая баба, чего ты ляжки раскинул, тут тебе не лупанар! – Борат с размаху пнул раненого волка, пытавшегося укусить беззащитное колено сидящего на песке Квадрантуса. – Эти волчицы точно тебе яйца лизать не станут, а сразу сделают евнухом.
Все знают, что в Риме "волчицами" называют простибул и шлюх всех мастей.
Квадрантус лишь злобно хрипел, старясь стряхнуть с плеча нового зверя, вцепившегося клыками в броню у локтя. За спиной раздавались германские ругательства. Часть слов Борат знал из северного похода. Грани остервенело махал мечом, отгоняя зверей жуткими звуками, которые Борату прежде не доводилось слышать из человеческих уст. Говорят, среди варваров есть колдуны, может, этот херуск как раз из таких – тогда очень кстати.
Трибуны захлебывались в аплодисментах, пока с украшенной цветами ложи рабы торопливо вынесли дородную женщину в тонких дорогих одеждах. Матрона Сильвия потеряла сознание от духоты или по какой-то иной причине. Хотя некто Рупилий успел сочинить занятную сплетню, которая должна будет завтра позабавить честных квиритов на Форуме, в городских сортирах и общих банях.
Возбужденный Фурий засунул три пальца в рот и звучно причмокивал, наблюдая, как отчаянные серые хищники падают на песок, сраженные не менее яростными бойцами. Но четверо самых осторожных волков не спешили нападать а, вздыбив шерсть на загривке и глухо ворча, бродили возле сгрудившихся в кучу людей, выжидая удобный момент для броска. Вот это представление! Можно даже забыть вчерашнюю скучную свалку во время навмахии.
Но кто опять смеет отвлекать императора в такой великий момент?!
– Чего тебе, Валия? Дождись окончания акта, не видишь, я занят сейчас.
Женщина, вставшая перед Фурием во весь рост, была смертельно бледна и удивительно спокойна. Валия чуть выше приподняла в руках наполовину пустой кувшин и говорила так тихо, что расслышать ее могли только сам цезарь, советник Катон да, пожалуй, бесстрастный преторианец, стоящий рядом. А речь Валии звучала примерно так:
– Чудовище, если ты сейчас же не прекратишь бойню, я тебе голову разобью. И пускай потом встречусь с твоей несчастной Марциллой. Будет повод ей передать, что ты все такой же урод, Фурий. Она огорчится. Она любила тебя, а ты часто ее обижал.
– Прикажешь меня туда бросить, – Валия небрежно кивнула в сторону арены, – но ведь потом ты останешься один. И будешь жалеть и хныкать, а ничего не вернуть. Если ты себя богом возомнил, так хотя бы раз в сто лет прояви милосердие, протяни руку, защити сыновей Рима. Иначе я тебя прокляну… да… вот прямо сейчас… вот этим горшком.
Фурий в изумлении открыл рот и начал медленно подниматься, одновременно останавливая жестом напрягшегося стражника. Тогда Катон нервно хрустнул пальцами и немного осипшим голосом произнес:
– Мы все оценили твое актерское мастерство, Валия. Согласись, повелитель, эта гневная тирада с некоторыми поправками достойна украсить твою последнюю поэму. Жаль, я не владею даром слова…
– Прикажи остановить безумие! – снова закричала Валия и качнулась в сторону цезаря, но Катон неожиданно ловко для своего возраста вскочил и стиснул ее в объятих, привлекая к себе и закутывая в складки тоги.
– Ты, конечно, прекрасная исполнительница, но всему есть предел… Божественный, прошу вернуть храброго Бората на трибуну, а бывшего солдата – Квадрантуса зачислить в преторию. От такой милости он будет лизать тебе ноги и вонзать гладиус в брюхо тех, кто осмелится даже во сне увидеть Республику. Но поспеши, государь, поспеши…
Фурий проворно вскинул обе руки вверх, отдавая новые распоряжения.
– Бестиариев на арену! Бората вернуть! Квадрантусу дать свободу от гладиаторской клятвы и отвезти в дом матроны Сильвии, ее отец был когда-то дружен с моим, пускай вдовушка развлекается. Херуска Грани пусть отведут в Мамертинскую тюрьму, потом я решу, как с ним поступить, он еще пригодится в северном походе… Остался Гримунд Непобедимый… Ха-ха… Сейчас мы проверим, насколько он непобедим.
Мою любимою Хрисагору на сцену! И объявите германцу, что он получит свободу, если сумеет на
