Елена Арсеньева - Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного
А вот и сам Клеарх. Вот он встречает Лаис на пороге, и обнимает ее, и ведет в дом, разделенный на две половины — мужскую и женскую… Старая, почти глухая хозяйка скрипит колесом прялки в своем гинекее, а в другой части дома Клеарх торопливо утоляет свою страсть, вне себя от счастья, что снова держит в объятиях эту молодую женщину, которая владеет его сердцем и влечет к себе его мужскую суть так неодолимо, как никогда не случалось в его жизни.
Лаис отдавалась ему с радостью, нежностью и благодарностью, только иногда морщилась, когда губы Клеарха невзначай касались ее губ, разбитых «козлоногим», и вспоминала, какую боль причиняли ей во время путешествия соленые брызги, иногда долетавшие на палубу галеры.
Да разве только брызги?!
Она не хотела вспоминать это мучительное путешествие, особенно в объятиях Клеарха, но память против воли снова и снова возвращалась к нему.
…Галера отошла от причала, и Лаис оглянулась. Чудилось, Эфес, который сходил с ума от радости, что отныне юные девушки избавлены от страха быть опозоренными, медленно уплывает вдаль.
Неокл не уставал восхвалять Лаис, но та прервала его, заявив, что настоящие герои этого события — мужчины: сам Неокл, его друзья и, конечно, Артемидор.
— Но если бы ты не узнала мою Мелиту, если бы не рассказала об этом, никто бы даже не заподозрил козлоногих в злодействах! — горячился Неокл.
— А если бы не Артемидор, мы с Лаис погибли бы! — внезапно подала голос Мелисса.
Лаис хотела сказать, что, замешкайся Артемидор еще на несколько мгновений, погибла бы только она, а Мелиссу все равно успел бы спасти ее собственный отец, но только вздохнула, увидев, с каким обожанием девушка таращится на Артемидора.
Неокл радостно улыбался, глядя на дочь, и подмигнул Лаис, показывая, что всячески одобряет выбор Мелиссы. А та почувствовала, как сжалось ее сердце… Она взглянула на Мелиссу ревниво, неприязненно и обнаружила, что та смотрит на нее совершенно так же.
Да, Мелисса не находила себе места с тех пор, как услышала слова Мавсания о неистовой страсти Артемидора к Лаис. А та вспоминала другие его слова, о том, что Мелисса — это воплощение невинности, чистоты и красоты, что лишь она достойна стать женой Артемидора и продлить род Главков. И глаза наполнялись слезами, хотя Лаис уже и забыла, когда плакала в последний раз: слезы не выступили, даже когда «козлоногий» ударил ее по губам.
Лаис и сама прекрасно понимала, что Мелисса — самая что ни на есть подходящая жена для Артемидора. Даже если в сражении между страстью и ненавистью, которые Артемидор испытывал к Лаис, победит страсть, все равно это будет временная победа. Лаис может быть всего лишь мгновением его жизни. Одним из многих таких мгновений! Только жена может безраздельно и вечно владеть супругом, а гетера рано или поздно потеряет самого пылкого поклонника, ибо всякой страсти рано или поздно приходит конец, в то время как взаимные уважение и нежность, которые вызывает у своего мужа умная, заботливая, верная жена, могут длиться всю жизнь.
Лаис совершенно точно знала, что именно так будет у Дарея и Нофаро. И у Артемидора и Мелиссы — тоже…
Можно было подумать, что Кирилла проснулась от одного из своих вещих снов и нашептала ей это пророчество!
И тут же Лаис начинала твердить себе, что это ерунда, что Артемидор даже не смотрит на Мелиссу!
Впрочем, на Лаис он тоже не посмотрел ни разу с того мгновения, как они встретились глазами в гроте Артемиды во время предсмертных откровений Мавсания. Теперь, на корабле, Артемидор все время сидел над телом своего раба, и гримаса боли порою искажала его лицо. Конечно, его не могла не мучить рана, которую вовремя не залечили, и теперь она начала воспаляться и гореть, но еще больше — и это Лаис было совершенно ясно! — его терзала гибель Мавсания.
Открытие, что старый раб, бывший больше другом, чем рабом, оказался замешан в таких коварствах против него и Лаис, наполняло сердце Артемидора и скорбью, и горем, и в то же время обидой, и эти чувства можно было легко прочесть на его лице.
Иногда Артемидор прикрывал лицо рукой, словно не хотел, чтобы все присутствующие смотрели на него; тогда Лаис и Неокл отворачивались, и лишь Мелисса не спускала с него обожающих и тоскующих глаз.
Едва выбрались из ужасного грота, Неокл, который сначала жаждал всенародного чествования и восхвалений Лаис, внезапно сообразил, что, если она вернется в Коринф оправданной и всеми уважаемой, он уже больше не сможет видеть ее и владеть ею, когда ему заблагорассудится, и начал бормотать, что, пожалуй, ей еще рано уезжать, что он сам сначала отправится в Коринф, все выяснит, поговорит с Клеархом, ну а Лаис пусть останется в Эфесе, присмотрит за Мелиссой, а та, в свою очередь, присмотрит за Артемидором, которому нужно залечить свою рану…
Однако Артемидор резко воспротивился и заявил, что должен как можно скорее вернуться в Коринф, чтобы похоронить Мавсания рядом с его предками в огромной семейной усыпальнице Главков под Акрокоринфом, ибо это его священный долг перед человеком, спасшим ему жизнь. Поэтому, если Неокл отправится в путь завтра, то и Артемидор намерен отправиться завтра на его судне, а сейчас он просит указать ему наилучшего эфесского бальзамировщика, который приготовит тело Мавсания к морскому путешествию.
Лаис тоже заявила, что поедет с Неоклом, а через минуту сопровождать отца решила Мелисса.
То есть это так прозвучало — «сопровождать отца», но только безголовый не догадался бы, кого она на самом деле намерена сопровождать и почему.
Неокл, впрочем, поглядывал на дочь одобрительно. Артемидор, представитель одного из лучших семейств Коринфа, ему очень нравился, выбор дочери пришелся по душе, и он, со своим чисто купеческим умением быстро считать выгоды, уже строил планы насчет Мелиссы и Артемидора. Похоже, Неокла нисколечко не смутили слова Мавсания о смертельной страсти Артемидора к Лаис. Не смутило, что молодой Главк прибыл в Эфес ради Лаис, ради нее рисковал жизнью, да и Мелиссу спас лишь постольку, поскольку она находилась в это время рядом с Лаис. Точно так же Неокл не видел ровно ничего страшного в том, что, даже если ему удастся устроить этот блестящий брак, любовь к Лаис будет продолжать мучить Артемидора и он станет изменять жене напропалую.
Чувства женщины для Неокла вообще не существовали, даже если речь шла о его дочери: она должна была покоряться своей участи и сносить от своего мужа и господина все — от любви до ненависти, от страсти до безразличия, от верности до измен.
Когда судно Неокла отошло от Эфеса, ветер был попутный, однако вскоре он переменился; парус пришлось убрать, гребцы напрягали все силы, и Лаис показалось, что судьба противится ее возвращению в Коринф. А впрочем, она была даже рада небольшой задержке, которая давала ей возможность все обдумать.
