Джулия Куинн - Мистер Кэвендиш, я полагаю..
— Еще больше, — пояснила Грейс, поскольку обе они знали, что вдову всегда что–нибудь да провоцировало. И, конечно же, когда они подошли к карете, вдова уже ругалась то на одно, то на другое, похоже, недовольная температурой горячего камня, который положили ей в ноги.
Горячий камень? Амелию покоробило. День, конечно, был не жаркий, но и холодным он явно не был. Они изжарятся в этой карете.
— Она сегодня в хорошей форме, — пробормотала Грейс.
— Амелия! – рявкнула вдова.
Амелия схватила Грейс за руку и сжала ее. Никогда еще она не была так рада, что рядом кто–то есть. Одна мысль о том, чтобы провести целый день в карете с вдовой, без Грейс в роли буфера…
Она бы просто не вынесла.
— Леди Амелия, — повторила вдова, — вы что, не слышали, как я вас зову?
— Простите, ваша светлость, — ответила Амелия, приближаясь и таща Грейс за собой, – я не слышала.
Глаза вдовы превратились в щелки. Она понимала, что ей врут. Но у нее были, видимо, более важные дела, поскольку она мотнула головой в сторону Грейс и заявила. – Она прекрасно может поехать с кучером.
С такой теплотой, какую обычно выказывают в адрес мучного червя.
Грейс дернулась, но Амелия притянула ее назад.
– Нет. – Сказала она вдове.
— Нет?
— Нет. Мне нравится ее общество.
— А мне нет.
Амелия вспомнила обо всех тех мгновениях, когда восхищалась Томасом, его спокойной уверенностью, его способностью наводить на людей страх одним только взглядом. Она глубоко вдохнула, чтобы хоть некоторые из этих воспоминаний просочились в нее поглубже, а потом посмотрела на вдову.
— Да ради Бога! — раздраженно сказала вдова, после того, как Амелия несколько секунд сверлила ее взглядом, – поднимайтесь тогда. Но не ждите, что я буду вести беседу.
— Да мы и не мечтали, — пробормотала Амелия. Она поднялась по ступенькам, а Грейс последовала за ней.
К несчастью для Амелии, и для Грейс, и для лорда Кроуленда, который после того, как они остановились напоить лошадей, решил поехать в карете, вдова все–таки решила вести беседу.
Вот только, беседа подразумевала некую обратную связь, которой в карете не существовало, в этом Амелия была уверена.
Указаний было множество, обид – вдвое больше. А вот для беседы почва была бедновата.
Отец Амелии выдержал всего полчаса, а потом забарабанил в переднюю стенку, требуя, чтобы его выпустили наружу.
— Предатель, — подумала Амелия. – С самого рождения он планировал ее переселение в дом вдовы, и больше чем на полчаса его не хватило?
Он сделал вялую попытку извиниться за обедом – не за то, что заставляет ее выйти замуж против воли, а только за свой утренний побег из кареты – но если ему и удалось вызвать у Амелии каплю симпатии, она вся испарилась, как только отец принялся читать ей нравоучения касательно ее будущего и своих решений в отношении оного.
Она получила передышку только после обеда, когда вдова и Грейс заснули. Амелия просто смотрела в окно на пробегающие ирландские пейзажи и слушала цокот копыт. И не переставала удивляться, как это все могло произойти. Она была слишком здравомыслящей, чтобы решить, что все это ей снится, но правда, как может жизнь так круто измениться за один день? Это просто невозможно. Еще на прошлой неделе она была Леди Амелией Уиллоуби, невестой Герцога Уиндхема. А теперь она…
Господи, да это почти забавно. Она ведь до сих пор Леди Амелия Уиллоуби, невеста Герцога Уиндхема.
Но все изменилось.
Она влюбилась. И, похоже, в неподходящего мужчину. А он ее любит? Этого она не знала. Она ему нравится, это точно. Он восхищется ей. Но любит ли?
Нет. Такие мужчины, как Томас не влюбляются внезапно. А если и влюбляются – если он влюбится – то не в такую, как она, не в ту, кого знает с детства. Вот так неожиданно влюбиться Томас мог бы в прекрасную незнакомку. Он бы увидел ее средь шумного бала, и его поразило бы чувство… знание, что это судьба. Страсть.
Вот так Томас мог бы влюбиться.
Если бы вообще влюбился.
Она сглотнула, ненавидя ком в горле, ненавидя запах внутри кареты, ненавидя пылинки, летавшие в солнечном луче.
Сегодня она много чего ненавидела.
Грейс, сидевшая напротив нее, начала потягиваться. Амелия наблюдала. В чужом пробуждении было что–то завораживающее, раньше ей этого видеть не доводилось. Наконец, Грейс открыла глаза и Амелия тихо сказала: «ты задремала». Она приложила палец к губам и кивнула в сторону вдовы.
Грейс подавила зевок и спросила:
— Как ты думаешь, нам еще долго ехать?
— Не знаю. Может час? Или два? — Амелия вздохнула и, закрыв глаза, откинулась на сиденье. Она устала. Они все выбились из сил, но ей хотелось немного побыть эгоисткой и сосредоточиться именно на своей усталости. Может, ей удастся подремать. Почему, интересно, некоторые преспокойно засыпают в каретах, а другие – и особенно она – не способны спать нигде, кроме кровати? Это нечестно и…
— Что ты будешь делать?
Это был голос Грейс. И как Амелии ни хотелось разыграть непонимание, она почувствовала, что не может. Да и какой смысл, ведь ответ все равно будет совершенно неудовлетворительный. Она открыла глаза. Грейс, похоже, жалела, что спросила.
— Не знаю, — сказала Амелия. Она снова откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Она любила путешествовать с закрытыми глазами. Так лучше чувствуется ритм движения. Он усыпляет. Обычно, во всяком случае. Но не сегодня. Не на пути к доселе неизвестной ирландской деревушке, где ее будущее решит запись в церковной книге.
Не сегодня, когда отец в течение всего обеда читал ей лекцию, заставляя ее чувствовать себя нашкодившей девочкой.
Не сегодня, когда…
— Знаешь, что в этом самое забавное? — вырвалось у Амелии.
— Нет.
— Вот я все время думаю: «это несправедливо, у меня должен быть выбор. Меня не должны продавать и обменивать, будто я товар.» А потом я думаю: «А как иначе? Я была обещана Уиндхему много лет назад и никогда не жаловалась».
Она говорила все это в темноту, не поднимая век. Удивительно, так это приносило гораздо больше удовлетворения.
— Ты была совсем маленькой. — ответила Грейс.
— У меня было много лет, чтобы выразить недовольство.
— Амелия…
— Я сама во всем виновата.
— Это неправда.
Она, наконец, открыла глаза. По крайней мере, один.
— Ты говоришь просто так.
— Не просто так, — возразила Грейс. — Я все равно бы это говорила, но так случилось, что это правда. Ты не виновата. Тут вообще нет виноватых. А лучше бы, чтобы были. Так было бы проще.
— Чтобы было, кого проклинать?
— Да.
И тогда Амелия прошептала:
— Я не хочу за него замуж.
— За Томаса?
За Томаса? О чем она думает?
— Нет, — ответила Амелия. — За Мистера Одли.
