Лесли Лафой - Невеста маркиза
– Сядь, ты едва на ногах держишься! – приказал Тристан, ставя перед Ноуландом стул. – Когда? И что с Сарой?
– Сегодня рано утром. – Ноуланд осторожно опустился на стул. – Мы остановились на ночь в одной из придорожных гостиниц, а утром успели проехать всего пять миль, когда на карету напали. Мой кучер пустил лошадей вскачь, но избежать катастрофы не удалось. Карета перевернулась и…
– Господи!
– Какое-то время спустя меня привели в чувство добрые самаритяне, вытащив из канавы. Кучера нашли на дороге, у него перелом руки и ноги, но, к счастью, он жив. А вот мисс Шератон я нигде найти не смог.
– Возможно, она ушла за помощью, – предположил Грегори.
Тристан молча ждал продолжения, зная, что ответ будет не столь простым и обнадеживающим.
– Ее багаж тоже исчез. – Ноуланд вздохнул. – Я навел справки на обратном пути в Лондон, но никто ее не видел.
– Могу биться об заклад, что Люсинда знает, где она! – Тристан снял с вешалки сюртук. – Оставайся здесь! – приказал он Ноуланду. – Я все сделаю один.
– А вот и нет! – заявил Ноуланд, поднимаясь и с трудом обретая равновесие. – Что бы ни случилось, тебе полезно будет иметь рядом свидетеля.
– Ты хочешь помешать мне ее убить?
– Если дело дойдет до этого, я поклянусь, что это была самозащита.
– Сэр, можно мне с вами? Я постараюсь подхватить лорда Ноуланда, когда он будет падать.
– Превосходная мысль, Грегори, – признал Тристан, беря Ноуланда под руку. – Запирай контору и следуй за нами.
Обезьяна в оранжерее, в сапогах и хромает. Бедная истерзанная обезьяна!
Симона засмеялась и с трудом разлепила глаза: Эмми, пристально смотрела на нее из-за края холста.
– Боюсь, что я заснула, – призналась она, потягиваясь и шевеля плечами. – Мне приснился очень странный сон: в нем была хромая обезьяна, обутая в сапоги.
– Где?
– Здесь, в оранжерее.
Эмми вышла из-за мольберта.
– У тебя ужасно странные сны.
«На самом деле нет», – мысленно возразила Симона. Чем более усталой она оказывалась, тем ярче становились ее сны. Иногда в них появлялась мать, но не слишком часто, поэтому с годами ее лицо становилось все менее четким и узнаваемым.
Однако, кто бы ни являлся ей во сне, Симона обычно знала, откуда взялась эта фигура и чем вызвано ее появление. Хромая обезьяна была вполне понятной, а вот наличие на ней сапог – странным и необъяснимым. Не исключено, что она просто слишком туго зашнуровала ботинки.
Симона пошевелила пальцами ног. Ага, вот и нашлось объяснение!
– Эмми, – сказала она, вставая. – Мне надо походить несколько минут, иначе у меня ноги отвалятся.
– Ну, если надо, – недовольно отозвалась Эмми. – Только, пожалуйста, не слишком долго: у меня решающий момент, и мне надо, чтобы ты сидела совершенно неподвижно, иначе ничего не получится.
Симона медленно двинулась к дальней стене. Она может лежать неподвижнее окоченевшего трупа, но это ничего не изменит: Эмми все равно остается самым безнадежным живописцем на свете. Будет чудом, если у нее на портрете не окажется две головы и три руки.
Что-то заскрипело.
Гравий? Может, это обезьяна сошла с портрета и…
Сердце у Симоны оборвалось, страх пронизал все тело. Время словно остановилось, а потом странно растянулось, превращаясь в тягучую вечность наблюдения и ужасающего понимания.
Это точно не обезьяны. Трое мужчин. Они вышли из самых темных углов того мира, в котором она когда-то жила, и теперь за фунт готовы сделать что угодно.
Симона повернулась, собираясь бежать, но тут же вспомнила про Эммалину: выглянув из-за края картины, Эмми застыла на месте, с ужасом глядя на происходящее.
Симона ни минуты не сомневалась, что это дело рук Люсинды – она наняла убийцу, и те нашли и ее, и Эмми. Теперь ей нужно бежать, вырваться на свободу и предупредить Тристана.
Мужчины приближались, времени оставалось совсем мало. Если ей с Эмми удастся добраться до двери и закричать…
– Беги! – изо всех сил крикнула Симона.
Эмми вздрогнула и стала озираться, словно не могла сообразить, в какую сторону ей следует бежать. До чего же не подходящий момент она выбрала для того, чтобы снова превратиться в глупую, робкую, светскую девицу!
– К двери в дом!
Эммалина повернулась, и тут мир превратился в пестрый вихрь, над которым Симона была не властна. Удар пришелся сзади – сильный и безжалостный, он моментально сбил ее с ног. В следующую секунду у нее перехватило дыхание, время замедлилось и остановилось. Цепенея, она еще успела заметить, как у двери мелькнул край подола Эмми.
Симона попыталась набрать в грудь воздуха, но ее вжали в пол, так что крика не получилось.
Один из мужчин пробежал мимо нее, направляясь к Эмми, другой остановился рядом.
Симона изо всех сил старалась заставить разум работать. Выругавшись, она начала лягаться и отчаянно попыталась вывернуться.
Руки на ее плечах сжались сильнее, потом чья-то рука сгребла ее волосы и рывком запрокинула голову. Симона вскрикнула от боли, и тут же к ее лицу прижали влажную ткань, имевшую сладковатый запах фруктов. Это было почти похоже на духи, но не совсем. В чем-то запах был даже лучше. Она не задохнется: она достаточно легко может дышать, и все же…
Проклятие! Руки, сжимавшие ее, стягивали ей кожу, и у гравия на дорожке были острые края, которые больно впивались в тело. Камень у нее под левым бедром был просто громадным и под коленом тоже. Натуго затянутые шнурки ботинок врезались в нее, причиняя не меньшую боль, чем руки, которые ее сжимали.
Вырваться. Бороться. Она нужна Эмми. Тристан погибнет, если она не сможет его найти и предостеречь. Он не знает, что она… любит его.
Сладко, но не приторно. Тряпица пахла как розовый сочный левкой.
Глава 17
Тристан судорожно стискивал зубы, слушая рассказ Ноуланда; предоставив Грегори играть роль заинтересованного собеседника, он хмуро смотрел в окно кареты.
Ему следовало все сказать Люсинде в тот же день, как он вернулся в Англию. Надо было потребовать, чтобы она призналась в своих преступлениях и добровольно сдалась властям. А если бы она отказалась это сделать, ему следовало убить ее.
Вместо этого он решил действовать в соответствии с требованиями закона, выбрал праведный и тонкий путь, считая, что сможет ее перехитрить – и предоставил судебной машине двигаться к идеально выверенному и доказательному концу. Однако механизм оказался проржавевшим и слишком медлительным, чтобы реагировать на неожиданные повороты жизни, которые происходили за пределами его власти.
Одним из таких поворотов была встреча с Симоной – прекрасной, страстной и дьявольски отважной. Конечно, ему следовало выждать и не проявлять к ней внимания, но он не сдержал себя и дал повод своим желаниям влиять на принимаемые решения. Он вел себя не умнее шестнадцатилетнего юнца, позволив Люсинде включить Симону в число своих врагов.
