Джулия Куин - Красавица и герцог
Грейс выдвинула второй ящик и пошарила в глубине, надеясь найти бумагу там, как вдруг позади нее послышался шум.
Кто-то вошел в комнату.
Это был Томас. Он остановился в дверях, неподвижно глядя на девушку. Даже в тусклом сумеречном свете Грейс отчетливо разглядела его изможденное лицо и налитые кровью глаза.
Ее снова пронзило острое чувство вины. Томас такой славный. И надо же было ей влюбиться в его соперника! Грейс готова была возненавидеть себя за это. Нет, не так. Ей мерзко было думать, что мистер Одли – соперник Томаса. Нет, вся эта чертова история выводила ее из себя.
– Грейс, – произнес Томас и замолчал.
Когда в последний раз они беседовали дружески, легко и непринужденно? Как давно это было? Грейс с усилием сглотнула. Конечно, они не испытывали друг к другу враждебности, но что может быть хуже этой чопорной вежливости?
– Томас, – заговорила Грейс, – я думала, вы уже легли.
Герцог безучастно пожал плечами:
– Сейчас не так уж и поздно.
– Да, пожалуй. – Грейс посмотрела на часы. – Герцогиня уже в постели, но еще не спит.
– У вас всегда полно работы, не так ли? – горько усмехнулся Томас, проходя в глубь комнаты.
– Увы, – подавив вздох, кивнула Грейс и тут же устыдилась жалости к себе. – Наверху кончилась бумага, – поспешно объяснила она.
– Для писем?
– Да, ею пользуется ваша бабушка. Мне ведь некому писать. – Господи, неужели это правда? Грейс никогда раньше не задумывалась об этом. За все годы жизни в Белгрейве она не написала ни одного письма. – Вот разве что когда Элизабет Уиллоби выйдет замуж и уедет… – Грейс внезапно замолчала. Ждать разлуки с подругой, чтобы было кому писать письма? Как это грустно. – Я буду скучать по ней.
– Да, – протянул герцог. Он казался смущенным и растерянным, от его былой уверенности не осталось и следа.
«Как он изменился, – подумала Грейс. – Впрочем, чему здесь удивляться?»
– Вы ведь близкие подруги, правда? – добавил Томас.
Грейс кивнула, выдвигая третий ящик. На этот раз ей повезло.
– Ну вот, наконец-то. – Она достала тонкую пачку бумаги и тотчас поняла, что радоваться нечему: теперь ей придется вернуться к своим обязанностям. – Я должна идти, мне нужно заняться письмами вашей бабушки.
– Разве она не сама их пишет? – удивился Томас. Грейс едва не рассмеялась.
– Она так думает. Но на самом деле ее кошмарный почерк невозможно разобрать. Даже мне не всегда это удается. Приходится импровизировать, переписывать, вставляя выдуманные фразы.
Грейс опустила голову и принялась выравнивать бумагу, постукивая о крышку стола сначала одним краем пачки, потом другим. Когда она решилась поднять глаза, Томас стоял совсем близко и внимательно смотрел на нее.
– Я должен извиниться перед вами, Грейс.
Боже, только не это. Грейс не желала слышать извинения, когда саму ее терзало чувство вины.
– За сегодняшнюю сцену? – с напускной беспечностью спросила она. – Нет, пожалуйста, не глупите. Все это так ужасно, никому и в голову не придет упрекнуть вас…
– За многое, – перебил ее Томас.
Его глаза так странно блестели, что Грейс невольно задумалась, не пьян ли он. В последнее время Томас часто прикладывался к бутылке. Но бранить его у Грейс не хватало духу – не всякий на его месте держался бы столь же достойно.
– Пожалуйста, – взмолилась она, надеясь положить конец этому мучительному разговору. – Я не представляю, за что вам следовало бы просить у меня прощения, но поверьте, если бы и было за что, я простила бы вас от всего сердца.
– Спасибо, – искренне поблагодарил он и неожиданно добавил: – Мы уезжаем в Ливерпуль через два дня.
Грейс кивнула. Она уже знала и готовилась к путешествию. Томасу скорее всего было об этом известно.
– Представляю, сколько у вас хлопот перед отъездом.
– Почти никаких, – произнес он глухим, изменившимся голосом и настороженно замер, словно ожидая вопроса Грейс. Горький смысл его слов нетрудно было угадать. Прежде все дни герцога были заполнены делами, уезжал ли он, или оставался в замке.
– О, наверное, это приятная перемена, – пролепетала Грейс, не найдя лучшего ответа.
Томас чуть наклонился вперед, и от него резко пахнуло спиртным. «Милый Томас, как ему, должно быть, больно». Грейс готова была заплакать от жалости. Ей хотелось сказать: «Мне, как и вам, невыносимо думать, что все может измениться. Я молю Бога, чтобы вы оставались герцогом, а Джек – просто мистером Одли. Как бы я хотела, чтобы все это поскорее кончилось».
Грейс желала знать правду, даже если сбудутся самые худшие ее опасения, но заговорить об этом вслух она не посмела. Только не с Томасом.
Герцог смотрел на Грейс своим пронизывающим взглядом, как будто знал все ее секреты. Знал, что она влюбилась в мистера Одли, уже целовалась с ним, и даже не один раз, и самое ужасное – мечтала продлить это безумие.
Она зашла бы еще дальше, если бы Джек не остановил ее.
– Я понемногу привыкаю, как видите, – проговорил Томас.
– Привыкаете?
– Проводить дни в праздности. Возможно, мне следует поучиться у вашего мистера Одли.
– Он не мой мистер Одли, – тотчас выпалила Грейс, понимая, что Томас нарочно ее дразнит.
– Ему не о чем беспокоиться, – продолжал Томас, будто ничего не слышал. – Я оставил дела в полном порядке. Все бумаги проверены, итоги подведены, баланс подсчитан, каждая цифра на своем месте. Если Одли пустит состояние по ветру и владения придут в упадок, это останется на его совести.
– Томас, довольно! – воскликнула Грейс, не в силах вынести этот кошмар. – Не говорите так. Нам ведь не известно, действительно ли он герцог.
– Неужели? – Губы Томаса искривились в усмешке. – Полно, Грейс, мы оба знаем, что найдем в Ирландии.
– Нет, – упрямо возразила Грейс, чувствуя фальшь в собственном голосе. Ее вдруг охватила слабость, казалось, ноги вот-вот подкосятся, она рухнет и разобьется, точно фарфоровая кукла.
Томас все смотрел на нее, и Грейс стало не по себе от его неподвижного взгляда.
– Вы его любите? – неожиданно спросил он. Грейс почувствовала, как кровь отхлынула от лица. – Вы любите его? – повторил Томас резким, скрипучим голосом. – Я говорю об Одли.
– Я знаю, о ком вы говорите, – вырвалось у Грейс прежде, чем она успела обдумать ответ.
– Не сомневаюсь.
Грейс с трудом заставила себя разжать стиснутые кулаки. Бумага жалобно хрустнула под ее пальцами, едва ли она теперь годилась для письма. Лицо Томаса исказилось, в одно мгновение виноватое выражение сменилось гримасой ненависти. Жгучая боль грызла его изнутри, Грейс видела это, но больше не испытывала сочувствия. Ее душила горечь.
– Как давно вы здесь? – задал вопрос герцог.
