Сара Рэмзи - Запретные наслаждения
У Мадлен заныло под ложечкой, она почувствовала, как кровь отхлынула от лица. Неужели Каро раскрыла ее тайну? Только эту новость старая перечница могла принести ей с такой миной. Остальные «подвиги» Фергюсона давно перестали интересовать сплетников, а у Мадлен не было иных секретов.
Она была так близка к спасению! Покинув театр, она думала, что Маргарита навсегда исчезла из ее жизни. Но, похоже, она была недостаточно осторожна.
— Что вы хотели мне сообщить? — спросила Мадлен, разыгрывая невинное любопытство, как будто это могло спасти ее от злого языка леди Харкасл.
Однако речь пошла вовсе не о том, чего она так опасалась.
— Вы слышали, что говорят о смерти предыдущего герцога?
— Это был дорожный инцидент, не так ли? — осторожно сказала Мадлен, ошеломленная неожиданным поворотом разговора.
— Только не говорите, что верите в эту выдумку! — Харкасл рассмеялась жутким каркающим смехом. — Все знают, что Ричард пристрелил его.
— Зачем вы говорите такие ужасные вещи? — воскликнула Мадлен со вздохом облегчения.
Ее страх отчасти испарился. Похоже, ее все же не разоблачили. Ее собеседница перешла на шепот:
— Я хочу предупредить вас. Они сумасшедшие.
— Фергюсон не безумен! — выпалила Мадлен.
— Вы уверены в этом? — ехидно поинтересовалась Харкасл.
— Уверена. Даже больше, чем в вашем здравом рассудке.
— Не дерзите! Вы еще не герцогиня, — осадила ее Харкасл. — Заметьте, я не утверждаю, что это правда, но вы должны знать, что говорят о нем в обществе, прежде чем выйти замуж. Но я должна сказать вам еще кое о чем. Предупредить вас — мой долг, я желаю вам только добра.
— О чем же? — резко спросила Мадлен, жалея, что не может встряхнуть эту курицу и выщипать ее жалкое оперение.
— Помните, у герцога была любовница, актриса из «Семи циферблатов»?
Мадлен снова стало не по себе.
— Я не желаю обсуждать это с вами.
— Не думала, что вы такая чистоплюйка. Впрочем, это не важно. Важно то, что эту актрису больше никто нигде не видел.
— Я слышала, она покинула сцену, — с прежней осторожностью сказала Мадлен. — Вероятно, она уехала из города.
— Вероятно. Но, памятуя о безумии его брата, люди говорят разное. Многие видели, как после спектакля Ротвел силой затолкал ее в карету. Поговаривают, что он ее убил.
Глава 29
Мадлен была прекрасной актрисой, любимицей публики, но после слов леди Харкасл она настолько растерялась, что раньше, чем придумала, как ей незаметно покинуть бал, ее пригласили на танец.
Она была вынуждена согласиться на кадриль, два рила и один кантри, прежде чем настала очередь Фергюсона. И пока она этого дожидалась, собственное тело предало ее. Легкие отказались питать организм кислородом, у нее закружилась голова, корсет впился в ребра, сердце очутилось где-то в горле, а перед глазами взмахнули темной вуалью в алых блестках. Пожалуй, впервые в жизни она вынуждена была признать практическую пользу этикета: ладони взмокли, но положение спасали перчатки, так что господин Фредерик Сколфилд, ее партнер по кантри, кажется, не догадывался о ее бедственном положении. Этому невзрачному человеку выпало быть нелюбимым родственником семейства Августы, и это предопределило его участь в свете: дамы изнывали в его обществе и выглядели так, будто у них несварение. Так что несчастный вид Мадлен не должен был вызвать у него никаких подозрений.
Наконец, когда партнер, выполняя фигуру кантри, приподнял ее над полом, она вновь увидела Фергюсона. Прислонившись к стене, он смотрел прямо на нее. Опустившись на пол и потеряв его из вида, она разволновалась пуще прежнего. Знал ли он уже о нелепом слухе?
Хотела бы она ощущать то спокойствие, которое исходило от него: в ярком свете люстры ни одна тень не омрачала его лицо, а легкая улыбка была приветливой, но не чересчур.
Как можно было подумать, что он убийца?
Под конец кантри занес ее далеко от Фергюсона, зато близко к лестнице, в сторону которой Мадлен бросила тоскливый взгляд. Разумеется, Августа знала о слухах, но, если бы она увела Мадлен пораньше, это только укрепило бы общество во мнении, что Стонтоны относятся к этим слухам всерьез. Она совершенно не обращала внимания на болтовню кузена, будучи озабочена только тем, чтобы выровнять дыхание. Если у мадам Легран она могла убедительно изобразить смерть, то, определенно, сможет изобразить равнодушие. По крайней мере, изображать его до тех пор, пока ей не удастся сбежать.
В голосе кузена Фредерика появились нотки раздражения. Он был достаточно влиятелен и богат, чтобы если не завладеть всем вниманием дамы, то хотя бы привлечь его, и достаточно молод, чтобы еще надеяться на подходящую партию. Но первое впечатление портил безвольный подбородок, а потом — неумная болтовня, так что капитал оставался чуть ли не единственным его достоинством.
— Если вы и с герцогом будете столь же холодны, вряд ли он задержится в вашей постели, — усмехнулся он.
— Вряд ли об этом стоит беспокоиться именно вам, — бросила Мадлен, не глядя на него.
Он взял понюшку табака.
— Я был удивлен, когда услышал о вашем романе с членом королевской семьи. Но теперь, когда стало известно о его невменяемости, все стало на свои места.
Быстро повернувшись к нему, она шалью, как хлыстом, едва не выбила табакерку у него из рук, так что по меньшей мере половина ее драгоценного содержимого была буквально пущена на ветер. Кузен хотел было возмутиться, но одного взгляда на лицо Мадлен оказалось довольно, чтобы он передумал.
— Фергюсон — самый разумный человек из всех, кого я знаю, — заявила Мадлен, и в ее голосе прозвучала столь явная угроза, что она сама изумилась. — Я буду признательна, если вы прекратите распространять слухи, не имеющие никаких оснований.
Он поднял руки в шутливом жесте капитуляции.
— Как скажете, кузина. Но когда он бросит вас, увлекшись другой добычей, не просите меня потанцевать с вами.
С этими словами Фредерик побрел прочь, унося с собой изрядно опустевшую табакерку и уязвленное самолюбие. Мадлен помрачнела. Если Фредерик, который редко интересовался чем-либо, кроме модных жилетов, осведомлен о мнимом безумии Фергюсона, то дело плохо, об этом наверняка судачит весь Лондон.
Она готова была убить Каро, которая, определенно, стояла за всем этим, руководствуясь, по-видимому, единственным мотивом — помешать Фергюсону обрести счастье. Но Мадлен не могла себе этого позволить даже в воображении: не хватало еще, чтобы и ее, и Фергюсона осуждали как убийц.
Фергюсон вынырнул из толпы, его голубые глаза пылали — возможно, что и гневом, хотя внешне он сохранял такое же спокойствие, какое стремилась изобразить Мадлен.
