Дженнифер Хеймор - Соблазнительное предложение

– Ты не понимаешь… – прошептала Эмма.

Все его чувства насторожились. Голос у нее был какой-то странный.

– В чем дело?

– Люк, – Эмма набрала в грудь побольше воздуха. – Это не Роджер Мортон. Это Генри Кертис. Мой муж.

Глава 15

Эмма позволила Люку отнести себя на руках. По дороге домой она сидела в кебе молча, ничего не чувствуя, неподвижная, словно оцепеневшая.

Когда они доехали до дома Люка, он вынес ее из экипажа и крепко прижал к себе. Болдуин, как всегда бесстрастный, открыл им дверь.

– Миссис Кертис снова вывихнула щиколотку, – сообщил Люк. – Сейчас же пригласи доктора.

Сущий пустяк, но Эмма не смогла заставить себя сказать даже это.

Генри! Генри жив… Хотя она считала, что он приложил руку к похищению отцовского состояния, целый год скорбела по нему. А он вовсе не умер. Она ненавидела Роджера Мортона за убийство мужа, а Генри все это время был живехонек.

А может быть, никакого Генри и не существовало. Или Роджера Мортона. Разве не могут они быть одним и тем же человеком?

В любом случае она не вдова. Ее муж не умер. Эмма вспомнила проповедь в церкви Святой Анны всего два воскресенья назад. Седьмая заповедь. Она жила с Люком в грехе, но оказалось, что все гораздо ужаснее. Она – прелюбодейка.

Люк отнес ее наверх и уложил на кровать. Снял сюртук, в карманах которого лежали бумаги, унесенные из конторы Мортона… дверь осталась открытой, так что Люк быстро обыскал контору перед уходом и нашел небольшую сумку, в которой лежали грязная мужская одежда и связка бумаг.

Бросив сюртук на спинку кресла, Люк вернулся к Эмме, развязал завязки плаща, осторожно вытащил его из-под спины и отложил в сторону.

Люк молчал, и это ее радовало. Сама она пока говорить не могла – ни с ним, ни с кем-либо другим.

Затем он расстегнул на ней ботинок, осторожно снял его, скатал и снял чулок. Эмма оцепенело смотрела на него.

Положив чулок, Люк спросил:

– Очень больно?

Она покачала головой.

– Это хорошо. – Он сел рядом с ней на край кровати, спросил мягко: – Значит, это был твой муж?

Эмма открыла рот, но не смогла выдавить ни слова. Просто кивнула.

Грудь Люка вздымалась и опускалась. Он долго молчал, вероятно, думал о том же самом, что и она, и наконец спросил:

– Ведь тело Кертиса так и не нашли?

Эмма опять кивнула. Эйвон тогда прочесали вниз по течению от того места, где в последний раз видели Генри, но без толку. Власти сказали – это дело обычное, к тому времени тело могло унести в Бристольский залив.

– Господи, Эм. – Голос низкий, тяжелый от чудовищности открытия. – Он изобразил собственную смерть, чтобы украсть деньги твоего отца.

И чтобы больше никогда не видеть ее. Не быть больше вынужденным играть в фальшивый брак, в который она с такой наивностью бросилась.

Внезапно Эмма ощутила всю тяжесть своего положения, и ей захотелось провалиться сквозь землю.

– Должно быть, он в самом деле меня презирал, – произнесла она хрипло. – И… и он все еще мой муж. «Пока смерть не разлучит нас…» Все было ложью. Он врал мне с самого начала. Даже его смерть оказалась враньем. Я оплакивала его. Что же за человек мог сотворить такое?

Она сильно заморгала, пытаясь сдержать слезы, готовые вырваться наружу.

Люк покачал головой, словно и сам не мог этого постичь.

– Только законченный мерзавец, – негромко сказал он.

Эмма не выдержала. Это случилось внезапно – зажатые мышцы словно расплавились, узел в груди распался, все сдерживаемые чувства выплеснулись наружу. Она наклонила голову – и слезы хлынули потоком.

Она оплакивала утраченную невинность. Потому что была наивной дурочкой. Потому что из-за нее Джейн лишилась второго сезона в Лондоне. Потому что отец и Джейн потратили последние сбережения, чтобы купить ей полутраурное платье, в котором, оказывается, не было никакого смысла. Она оплакивала все лишения, в которые вовлекла свою семью, когда встретила Генри Кертиса.

И еще она оплакивала Люка. Из-за того, что он потерял мать – единственного человека, который пытался его понять. Она плакала из-за демонов, с которыми он боролся каждый день. Плакала из-за того, что он перестал верить в себя.

Она так сильно его любит! Гораздо сильнее, чем любила человека, считавшегося ее мужем.

Люк прижал ее к себе и легонько покачивал, бормоча в волосы какие-то милые, успокаивающие слова.

Разве Генри был таким любящим? Таким добрым? Нет. Никогда. Осознав эту ужасную правду, Эмма зарыдала еще громче.

Эмма не знала, сколько времени это продолжалось, но в конце концов она выплакала все слезы, ничего не осталось. Поэтому она просто лежала, все такая же неподвижная и вялая, а Люк обнимал ее, вытирая слезы с ее лица.

– Уже поздно, – пробормотал он.

Эмма моргнула, окинула взглядом комнату и только сейчас сообразила, что уже наступили сумерки, в спальне стемнело. Она плакала несколько часов, и он ни на секунду не отошел от нее.

Внезапно ей стало стыдно. В щеки бросился жар, она с трудом села и поморщилась, потому что лодыжку прострелило болью.

– Прости, – пробормотала она.

– Ш-ш-ш, – отозвался Люк и заправил ей за ухо выбившуюся прядь волос. – Не за что просить прощения. Ты есть хочешь?

Эмма хотела ответить «Нет» – разве сможет она проглотить хоть кусочек? Ей казалось, что в желудке лежит тяжеленный кирпич. Но Люк наверняка проголодался, поэтому она слабо кивнула.

– Вот и хорошо. И врач здесь…

– О нет! – ахнула Эмма и невольно съежилась. Один бог знает, сколько времени доктору пришлось дожидаться, пока она перестанет разваливаться на кусочки. – И давно он здесь?

Люк пожал плечами.

– Какая разница?

Эмма пришла в смятение.

– Почему ты мне не сказал?

– Мы были заняты совсем другим, – мягко ответил он. – Увидимся с ним сейчас.

Он отнес ее в гостиную, где терпеливо ждал врач. Объявив, что щиколотка растянута, эскулап наложил тугую повязку и приказал следующие три дня держать ногу на одном уровне с телом. Ходить в эти дня запрещается, а потом необходимо как минимум месяц не расставаться с тростью. И все это время никаких лестниц ни вверх, ни вниз.

– Есть у вас кому ее носить? – спросил он Люка. – Потому что, если некому, советую вам на этот месяц устроить леди внизу.

– Я сам буду ее носить, – спокойно ответил Люк.

Когда врач ушел, в столовой подали обед. Эмма гоняла еду по тарелке, в состоянии проглотить лишь несколько крохотных кусочков. Люк заметил это – она видела, как он то и дело бросал на ее тарелку взгляды, – но не сказал ни слова, и она была ему за это благодарна.