Коллин Хичкок - Трепетное сердце
– Инспектор Лэнг, вы испытываете симпатию к Николетте Карон?
– Да.
– Считаете ли вы, что Николетта Карон представляет собой угрозу обществу?
– Чем больше я ее узнаю, тем меньше я так считаю.
Сэр Барт наклонился к Пиви.
– Почему он так говорит?
– Сэр Барт, он честный человек. Должно быть, он излагает свою точку зрения.
Далее показания дали Пиви и Уилкокс. Они рассказали, что Мари скрыла факт смерти Дентона. Что Николетта сбежала из страха быть допрошенной. Что в день прибытия Николетты в Гластонбери констебль умер по той же самой необычной причине, что и Дентон. Дали показания о том, что Николетта солгала по поводу того, что проводила Оливера Дэвиса на лондонский поезд. Рассказали, как она солгала в ответ на вопрос, любит ли она виноград, кисточки которого были найдены рядом с телом Фредерика Бодема, хотя на тот момент в Гластонбери винограда не было.
Пиви строго придерживался фактов и говорил прямо. Уилкокс предоставил логические свидетельства против Николетты.
Зрители, присутствующие в зале, с большим вниманием слушавшие блестящие заключительные речи эсквайра Хоулкома и лорда Бастона, считали, что ни тот ни другой не изменит мнение присяжных заседателей. Показания Уилбура Родхема имели решающее значение, после показаний Пиви и Уилкокса вероятность признания вины возросла до девяноста пяти процентов. Только Всевышний мог спасти Мари и Николетту от повешения.
У старого судьи был утомленный вид. Процесс занял всего один день, но при взгляде на судью было видно, что, взвешивая каждое слово, он несет непосильный груз.
Теперь же его участие в суде было почти кончено – оставалось лишь произнести приговор. Предполагалось, что присяжные сочтут Николетту и Мари виновными.
Глава 30
Приговор
Судья Таритон то и дело пускал в ход молоток, призывая к порядку, и каждый раз я вздрагивала. Дерево стучало о дерево. Это наводило на мысль о виселице.
Процесс близился к концу, и когда судья в очередной раз стукнул молотком, дыхание у него перехватило, он схватился за грудь, прикоснулся к левому плечу, завалился набок и упал на пол.
– В зале есть врач? – крикнул Хоулком.
Доктор Сидней Игнат, все еще находившийся в зале, подошел к судье с саквояжем с инструментами, дал ему нюхательную соль, но это не помогло. Вскоре судья перестал дышать. Доктор Игнат объявил о смерти судьи в 4 часа 20 минут пополудни.
– Можно я попытаюсь помочь? – спросила я.
Я испытывала непреодолимое желание защитить пожилого человека, независимо от того, что будет со мной. Порыв исходил изнутри. Я чувствовала, что должна что-то сделать.
– Если он умрет, это неправедный суд. Николетта, пусть все идет своим чередом. Возможно, такова воля Божья, – сказал Блейк.
– Но мы вольны в своих желаниях.
– Забудь о желаниях. Освободи шею.
– Я должна попытаться.
Блейк понял, что меня не переубедить, и сказал:
– Дайте ей помочь.
Подойдя к судье, я мягко коснулась его руки, потом прижалась грудью к его груди и обняла его.
– Ваша честь, не оставляйте нас, – прошептала я.
Судья не пошевелился. Он оставался холодным и неподвижным.
– Ваша честь, пожалуйста, вернитесь.
Судьба была благосклонна к нему. В течение мгновений его сердце снова заколотилось. Судья сделал вдох, потом еще и еще, пока дыхание не восстановилось. Кровь его снова побежала по сосудам, возвращая розовую окраску смертельно бледным щекам. Мгновение он был неподвижен, потом коснулся моей руки.
– Спасибо, – прошептал он.
– Бог с вами, ваша честь.
Судья не отрывал от меня взгляда, когда его несли на кушетку, чтобы стабилизировать состояние. До Мари я никогда никого не спасала. Я задумалась о своем даре возвращать жизнь – почему же я не могла воскресить любовников?
В этот раз было иначе. Мари едва глотнула воды, и грехи побудили ее начать жизнь сначала. В случае с судьей я чувствовала остановку сердца. Необходимо было восстановить регулярное сердцебиение.
Однако любовники мои испытали более сильный сердечный приступ, настоящий взрыв. Думая об этом, я поняла, что не смогла бы их спасти.
Я так горевала о потере молодых жизней, что этот кошмар стал преследовать меня день и ночь с момента их смерти. У меня начиналось психологическое истощение от видений, в которых являлись мертвые любовники, но ужас от холодных прикосновений мертвеца был не столь ужасен, как чувство вины.
Нас с Мари отвели в камеру в ожидании приговора суда.
– Мари, у меня нет слов, чтобы выразить благодарность за то, что ты для меня сделала. Без тебя я пропала бы.
– Не нужно ничего говорить. Я чувствую твою благодарность, – ответила она.
– Мари, ты раскаиваешься в том, что приехала ко мне в Гластонбери?
– Я не раскаиваюсь ни в одном мгновении, проведенном рядом с тобой.
Члены жюри отсутствовали меньше часа. Мы знали, что люди на улице обсуждают показания Уилбура. Хотя многие не сомневались в том, что я спасла судью чудесным образом, они не знали, как реагировать на события, столь противоречившие их мнению обо мне.
Как может быть наделена даром воскрешения проститутка? Очевидно, что они уже проложили нам с Мари дорогу на виселицу. Они решили не видеть во мне врачевательницу, поскольку жестокие насмешки надо мной продолжались.
– Ваша честь, мы считаем обвиняемую Николетту Карой виновной.
– Единогласно?
– Да, ваша честь.
Судья Таритон выпрямился, будто приговор, который он собирался вынести, выпрямлял старые кости. Но когда он взглянул на лист бумаги, руки его затряслись, он прокашлялся, словно мог подавиться простыми словами.
– Николетта Карон, пожалуйста, поднимитесь для оглашения приговора.
Я поднялась.
– Николетта Карон…
Старый судья помолчал, перечитывая бумагу несколько раз.
– Вас признали виновной в трех убийствах, и вы приговариваетесь к смерти.
В зале поднялся шум. С улицы донеслись радостные возгласы.
Судья стукнул молотком.
– Тишина!
– Поскольку вы француженка, во время приведения приговора в исполнение будет присутствовать посол Франции. Он заверил нас, что обезглавливание гораздо гуманнее повешения, поэтому королева приказала доставить сюда гильотину. Таким образом, вы приговариваетесь к обезглавливанию через три воскресенья, в пятницу утром, 25 сентября 1891 года.
Я упала в обморок. Никто не поднял меня. Я упала на холодный каменный пол. Кто-то сунул мне под нос флакон с нюхательной солью, я пришла в себя.
Меня заставили встать, опираясь на плечи конвоя. Я не чувствовала ног, они отказывались мне служить. Я упала, словно подкошенная, под грузом приговора.
