Катерина Мурашова - Пепел на ветру
– Но как ты думаешь, сможет ли она, такая, жить… обычной человеческой жизнью? Вот что важно…
– Откуда считать, Николай, откуда считать… Если учитывать, что в ее будущей материальной обеспеченности сомнений не возникает, то в чем же вопрос? Выдашь ее замуж за не очень притязательного ленивого малого без особых средств, согласного жить в деревне, с правильно составленным брачным договором… Потом родит она детей… В имение – управляющего, детям – няньку и гувернера, и все дела. Ну будет она слыть среди соседей да окрестных крестьян «барыней со странностями»… Мало ли таких? Поверь – так называемые дворянские гнезда до отказа полны выродками куда худшего сорта. Это объяснимо: многократные браки с кузинами, физическое вырождение, и это – высший класс России, так сказать сливки… Иногда я думаю: куда же идем?.. Либеральные разночинцы застряли где-то в районе своего собственного пупа и мотают на кулак бесконечные сопли псевдофилософской рефлексии. Левые откровенно безумны. Власть купечества?..
– Ну Юрий, Юрий! – бодро воскликнул Николай Павлович. – Что ж ты – начал за здравие, а кончил за упокой! Полноте, все образуется. К тому же мы с тобой уже за империю не в ответе. Честно служили, да ты и сейчас служишь – целый медицинский полк небось за свою жизнь выпустил… И я хозяйствую помаленьку… А вот за Любу – спасибо так спасибо. Она была с тобой хороша, ты ей явно понравился, и никто мне до тебя так четко и кратко не разложил…
Когда уже подали коляску, в холл из бокового входа вошел Тимофей, принес на подносике медицинский молоточек.
– Извольте принять, господин доктор!
Юрий Данилович поблагодарил слугу. Потом застегнул потертый немецкий докторский саквояж, который был с ним уж больше четверти века и все отделения и содержимое которого он знал с закрытыми глазами, во сне и на ощупь.
– Надобно мне, что ли, с Любой проститься, – сказал он хозяину, который стоял выпрямившись и холодновато улыбался, положив руку на широкие дубовые перила.
– Это необязательно, но можешь подняться к ней, если хочешь. Она лежит у себя. Ее принесли из конюшни с час назад, сейчас она, наверное, уже станет с тобой говорить.
– Принесли? Лежит? Но почему? Николай, что случилось?!
– Проверяла твоим молотком коленный рефлекс у лошадей. Получила по лбу от Эфира.
– Я должен ее осмотреть! Я с юности не занимался травмами и хирургией, но все же я врач…
– Излишне. Ее уже осмотрели. К сожалению, вот это для нас – общее место. Только за последние два месяца… сейчас вспомню, от чего лечили. Падение с дерева – вывих лодыжки, драка в составе нашей стаи с собаками проезжего охотника – прокушена икра и предплечье, исследование устройства улья диких пчел – отек шеи и руки… К счастью, на ней все удивительно быстро заживает.
– Но могут быть последствия, надо… Ты ведь сам мне говорил, что до ближайшего фельдшерского пункта от усадьбы десять верст… Да кто же ее осмотрел, в конце-то концов?
– Ветеринар, естественно, – пожал плечами Николай Павлович Осоргин. – Он ее с младенчества пользует. Хороший коновал. Лошади, прочие скоты и моя дочь Любовь Николаевна ему оченно доверяют…
– А что же она теперь? Вы видели ее… Это ужасное положение, в котором она оказалась… Мне страшно даже подумать, что могло с ней произойти…
Аркадий задумался, формулируя.
– Теперь, когда я знаком с дневником Люши – сейчас она называет себя именно так – и знаю ваше заключение пятилетней давности, ситуация представляется мне достаточно парадоксальной, – наконец сказал он. – Дневник довольно точно и, я бы даже сказал, художественно описывает жизнь душевнобольного ребенка. А хитровская босячка, с которой я имел дело, – продувная, грубая, но вполне здоровая психически и по-своему умная девушка.
– Но может быть, это все-таки не она? Это все объяснило бы… Хотя… происхождение записок все равно остается неясным…
– Нет, в том-то и дело! Судя по всему, именно эта ловкая, развращенная, вполне приспособившаяся к жизни на городском дне девушка Люша и есть Любовь Николаевна Осоргина, дочь вашего друга и автор дневника. Она дала тому недвусмысленные, хотя и невольные доказательства… И я из сложившегося вижу только одну возможность: ужасное потрясение, связанное с гибелью отца и пожаром в усадьбе, произвело в мозгу девочки какую-то кардинальную химическую перестройку, в результате которой она сделалась способной сообщаться с людьми и активно приспосабливаться к миру.
– Что ж, гипотеза небезынтересная, – признал Юрий Данилович. – И вполне правдоподобная на первый взгляд, ибо не только церковным хроникам свершившихся помышлением Господа чудес, но и науке такие случаи известны… Любопытно, что сказал бы по этому поводу ваш друг Адам Кауфман? Это же теперь его область… И каков был бы прогноз?
«Интересная гипотеза моя, а мнение интересно Адама, – с горькой иронией подумал Аркадий. – Но что ж тут поделаешь, сердцу, как говорят, не прикажешь…»
– Что ж предпринять? – спросил Юрий Данилович, почему-то обращаясь к Дону Педро.
Скелет, как и следовало ожидать, промолчал.
– Если Люба жива и даже относительно здорова, так к кому же в первую голову следует обратиться? Не в полицейское же управление… – продолжал рассуждать профессор. – Синими Ключами нынче владеет молодой родственник первой жены Николая, но как его звать и где он проживает в Москве, я ни малейшего понятия не имею…
– Его зовут Александр Васильевич Кантакузин, – ровным голосом сказал Аркадий. – В настоящее время – декадентствующий студент-историк. Ваш покорный слуга имел честь быть ему представленным. Мы даже пожали друг другу руки над разверстым гробом.
– Над каким гробом?! – нервно воскликнул Юрий Данилович и уронил на стол лупу, которую вертел в пальцах.
Дон Педро оживленно и заинтересованно пристукнул костями.
– Обыкновенный предмет декора в том обществе, где Александр Васильевич вращается. Хозяин квартиры использует его вместо кровати или стола, по надобности. Иногда с него, как с постамента, читают стихи.
– Какой бред! Страшно подумать, что ждет Россию, если из образованного молодого поколения одна часть устраивает мятежи против государя и правительства едва ли не в стенах университета, а другая часть спит в гробах и читает стихи!..
– Несмотря на личное знакомство, я как-то не увидел возможности поговорить с Александром Кантакузиным о Любе…
– И были абсолютно правы. Абсолютно. Этот молодой вертопрах со своими спящими в гробах приятелями… И несчастная, чудом уцелевшая девочка… Разумеется… Мы сделаем вот что. Мы с вами в первую голову съездим к Льву Петровичу Осоргину. Он солидный человек, известный архитектор, к тому же – дальний родственник Любы. Едем сейчас же! – внезапно засобирался Юрий Данилович. – Положение не терпит промедления. Бог весть что может случиться с девочкой в любую минуту…
