Ребекка Пейсли - C первого взгляда
– Но ты же не знал! Ты...
– Я их убил! Застрелил своими руками! Вот почему я все забыл! Вот почему я не мог смотреть на этот проклятый сундук!
– Сундук...
– Там лежали одежда и револьверы! – Сойер сжал кулаки, стиснул зубы и глубоко вздохнул. – Я убил свою семью!
Девушка подошла к молодому человеку.
– Ты не прав! Как ты можешь верить...
– Во что хочу, в то и верю, черт возьми! Она схватила его за руки.
– Сойер, послушай...
– Я еще не все рассказал. – Он выдернул руки. – Я нашел Такера, Аиру, Дженну и Джесса в хлеву. Они сидели на сеновале. Когда они увидели меня, Дженна упала с сеновала и сломала руку. Все закричали. Я тоже кричал.
Минут пять Сафиро молча смотрела, как он ходит по поляне, сердито пиная траву и цветы и разбрасывая попадавшиеся под ноги камни и палки.
Наконец Сойер немного успокоился и стал рассказывать дальше:
– Ребята рассказали мне, что бандитов было пятеро – два мексиканца и трое белых. У одного белого были золотые серьги в ушах, а один мексиканец увел Сладкоежку. Больше дети ничего не знали.
Когда они рассказывали, я вдруг услышал тихое подвывание, это была Красотка. У нее оказалась ранена лапка Я понял, что ее подстрелили, когда она защищала моих родных... Я запряг фургон, посадил туда детей и Красотку и велел Аире ехать к Эймсам. Они жили в пяти милях от нашего дома. Миссис Эймс была подругой моей мамы. Я знал, что там о детях позаботятся. В дорогу я дал Аире золото, которое украл две ночи назад, и заставил всех четверых поклясться, что они никому не скажут, в какой одежде они меня видели и откуда у них золото. Я не знал, когда вернусь, поэтому дал эти деньги – чтобы они жили на них и... похоронили... тех...
Сойер вытащил «кольт», долго молча смотрел на него, словно видел впервые.
– Я погнался за убийцами, – продолжал он. – И вскоре напал на след.
Он вытянул вперед руку с револьвером, прицелился.
– Я настиг их на четвертый день у границы. И застрелил... Четверых.
Сафиро вздрогнула от звука выстрела. Нервы ее были на взводе. Она потерла плечи, пытаясь успокоиться.
– Четверых, – повторила она.
– Они даже не увидели, кто в них стрелял. – Сойер опустил револьвер. – Но пятый – тот, который увел Сладкоежку, успел уйти. Он разрядил в меня свои револьверы, но не попал. Я смотрел, как он мчится вдаль... Боже, как я его ненавидел! Знаешь, Сафиро, у ненависти вкус ржавой железки... Я погнался за мерзавцем в глубь страны, но потерял его след. Даже не знаю, как это получилось... Я страшно устал, почти ничего не ел и все время думал о родителях и детях. Где-то в Мексике я упустил этого сукина сына, и вдруг со мной что-то произошло. Я забыл, кто я такой, забыл, откуда я родом и что со мной было. Я не мог скакать на лошади, не мог смотреть на револьверы – при виде оружия меня охватывал тошнотворный ужас, которому я не мог найти объяснения. Я снял свой черный плащ и стал другим человеком. А сундук... он все так же висел на моем седле. Этот сундук со сменой одежды я всегда брал с собой, когда выезжал по ночам на большую дорогу. Он медленно убрал револьвер за пояс.
– Я продал свою лошадь в ближайшем городке, купил мула и скитался несколько месяцев. Временами меня охватывал ужас, но я не мог понять почему. Он преследовал меня даже ночью. Я часто видел во сне дом, белые занавески, цветы во дворе, своих родителей, братьев и сестер. Но я не понимал, кто это такие и откуда я их знаю.
Сафиро нерешительно подошла к Сойеру.
– А потом ты нашел монастырь, – сказала она.
– И тебя.
Девушка не осмеливалась к нему прикоснуться, встревоженная странным выражением его лица.
– Значит, прошло уже восемь месяцев? Ты очень давно не виделся со своими братьями.
У Сойера защипало глаза.
– Наверное, они уже не ждут меня. Потеряли надежду на мое возвращение.
Она заметила влажный блеск в его глазах, и сердце ее наполнилось жалостью.
– Не может быть, – ласково сказала Сафиро, – дети надеются даже тогда, когда надеяться не на что. Я уверена, что Аира, Джесс, Дженна и Такер...
– Нет. – Сойер повернулся к ней спиной. – Если даже сюда, в Ла-Эскондиду, дошли слухи о смерти Пове-ителя Ночи, значит, в Синнере тоже знают об этом. Аира, Джесс, Дженна и Такер видели меня в ту ночь, Сафиро. Они поняли, кто я такой.
Сафиро хотела возразить, но не могла. Сойер прав. Если го братья и сестра слышали о том, что Повелитель Ночи умер, то наверняка поверили этому.
– Теперь я понимаю, – тихо проговорила она, – почему ты отказался помочь нам, когда я в первый раз попросила тебя о помощи.
– Да.
– Где-то в глубине души у тебя остались воспоминания о гибели твоих родителей, Минни и Натаниэла. Ты не сумел уберечь их и чувствовал вину, сам не понимая, откуда в тебе это чувство. По отношению к нам ты почувствовал то же самое и не знал почему.
– Да. Но это еще не все. Я смотрел, как ты заботишься о своих стариках, и у меня всплывали смутные воспоминания. Ведь я тоже заботился о своей семье. Твоя забота о стариках казалась мне странно знакомой.
У девушки защемило сердце от его срывающегося шепота. Глаза ее застилали слезы, но она сдерживалась, понимая, что сейчас надо плакать не ей, а Сойеру. Ему необходимо дать выход тому огромному горю, которое он так долго носил в себе.
Она нежно прикоснулась к его волосам.
– Ведь ты не оплакивал своих близких, Сойер? С той самой ночи, как нашел их мертвыми, ты их не оплакивал?
– Зачем? Их все равно не вернешь, Сафиро.
– Нет. – О Господи, как же ей больно за него! – Нет, их не вернешь, но если ты поплачешь, тебе станет легче, Сойер.
Сойер не ответил, но Сафиро видела, что он вздрогнул. Он все еще пытался бороться со своей скорбью, не выпустить ее наружу.
Девушка встала перед Сойером, взяла в ладони его лицо и посмотрела ему в глаза. Ей очень не хотелось его обижать, но она должна была.
– Ты пытаешься быть храбрым, сдерживать свои чувства. Но ты вовсе не храбрый. Ты трус, Сойер.
Задетый этим безжалостным обвинением, молодой человек резко развернулся и зашагал к Корахе.
– Я не вернусь в Ла-Эскондиду, пока не увижу, как ты плачешь, Сойер!
Он отвязал жеребца и вскочил в седло.
– Прекрасно! Тогда оставайся здесь.
Сойер погнал коня с поляны. Черный плащ развевался у него за спиной. Когда он скрылся из виду, Сафиро медленно подошла к большому камню, села и стала ждать.
Прошло пять минут. Десять. Пятнадцать. Она отказывалась верить в то, что Сойер уехал навсегда!
И была права.
Сойер галопом въехал на поляну и так резко натянул поводья, что Корахе взвился на дыбы.
– Я вернулся, чтобы сказать: ты не та женщина, какой я тебя представлял, Сафиро, – процедил он сквозь зубы. – Я думал, у тебя есть сердце, а ты...
