Эмили Кармайкл - Цветок Прерий
Маккензи улыбнулась беспокойному коню.
– Он так волнуется, будто это он отец жеребенка, который скоро родится, – сказала она Кэлу.
– Вполне возможно, – ответил Кэл.
– Нет. Мы нашли эту лошадь, когда возвращались с холмов. Она бежала вместе с кобылицами, которых гнал великолепный рыжий конь, таких красавцев я никогда не видела. Он смог увести за собой большую часть своего гарема, но Молнии и трехлетке пришлось пойти с нами.
Кобылица повернула голову в сторону Маккензи и тихо обиженно застонала.
– Давай, Молния! Это не так уж страшно, – подбодрила кобылицу Маккензи.
Фрэнки захихикала.
Мамочка! Она же не говорит по-английски!
– Но понимает язык апачей? – Маккензи искоса взглянула на Кэла.
– Большинство лошадей понимает, – ответил он с лукавой улыбкой.
Маккензи собиралась побыть в конюшне несколько минут, но, увидев страдания лошади, не смогла уйти. Она жалела Молнию тогда, когда та боролась за свою свободу, и сейчас не могла равнодушно смотреть на ее мучительные усилия произвести на свет жеребенка. Схватки были почти незаметны, и между ними были еще большие промежутки, но каждый раз, когда кобылица начинала дергаться с остекленевшими глазами, у Маккензи просыпалось желание делать то же самое, чтобы облегчить ей задачу.
Вскоре после захода солнца в конюшне появилась Лу и принесла корзинку с жареным цыпленком, картошкой и запеканкой.
– Мне показалось, что никто из вас не собирается покидать свой пост ради того, чтобы поесть, – весело сказала она, но, заглянув за перегородку и увидев Молнию, притихла, взгляд ее увлажнился.
– Скоро станешь мамой, дорогая? Лошадь заржала, услышав голос Лу.
– Не бойся, дорогая. Продолжай свое дело, и все будет хорошо.
Кэл притащил рабочий стол, и Лу разложила на нем продукты, тарелки и приборы.
– Пикник! – радостно воскликнула Фрэнки. – Вот здорово!
Молния спокойно смотрела, как они наполняют тарелки.
– Невозможно поверить в то, что она была той дикаркой совсем недавно, – сказала Лу.
Маккензи резко подняла голову.
– Кто?
– Лошадь, конечно. Калифорния сделал просто чудо, приручив ее, правда?
– Она не была злой, – Маккензи хотелось защитить кобылицу, – она просто очень испугалась.
– Не принимай так близко к сердцу, дорогая Маккензи, но все-таки она вела себя ужасно неважно по какой причине. Тебя, Калифорния, нужно поздравить. Такая лошадь доставила бы немало хлопот даже моему отцу, а у него когда-то была одна из лучших конюшен в Мексике. Похоже, ты умеешь усмирять строптивых дам.
Маккензи гневно стрельнула в Лу глазами.
Так они сидели вчетвером и наблюдали, как трудилась Молния. Лошадь, казалось, не обращала внимания на присутствующих, но все равно, когда схватки усилились и участились, все перешли на шепот и старались не делать резких движений. Даже Фрэнки почти не шевелилась, она испуганно смотрела на Молнию широко раскрытыми глазами, и личико ее было не по-детски серьезным.
В конце концов кобылица улеглась на бок и принялась за дело по-настоящему. Кэл зашел в стойло и встал на колени возле ее головы, нашептывая какие-то ласковые слова. Маккензи прежде думала, что язык апачей – грубый язык, пока не услышала, как на нем говорит Кэл. Она слушала и понимала, что это прекрасный язык, или голос Кэла сделал его таким. Его голос был настолько звучным и мягким, что мог заставить любую женщину забыть, кто она и где она.
Кэл оставил дверь стойла открытой – Молнии сейчас было не до побегов, и Фрэнки на цыпочках подкралась к морде лошади.
– Ей больно? – спросила она у мамы, а не у Кэла, будто какой-то инстинкт подсказал ей, что даже дорогой Калифорния не может вторгаться так глубоко в эту женскую сферу.
Растроганная Маккензи встала на колени рядом с дочерью. Кобылица устало вздохнула.
– Ей, конечно, немного больно, – ответила Маккензи Фрэнки, – но как только она увидит своего новорожденного детеныша сразу забудет об этой боли.
Молния напряглась, все ее тело выгнулось дугой. Фрэнки испуганно отступила назад.
– С ней все в порядке?
– Все нормально, Фрэнки, – ответил Кэл, но Маккензи не понравилось выражение его лица, когда он ощупывал живот лошади.
Очевидно, Лу тоже было не по душе все происходящее. Она взяла Фрэнки за руку.
– Идем, малышка. Ты должна была лечь в постель еще час назад.
– Но я хочу остаться! Мама, можно мне побыть с вами?
– Делай то, что велела бабушка.
Фрэнки обиженно надулась, но под пристальным взглядом матери ее мордашка приняла обычное выражение.
– Но мне можно хотя бы дать имя жеребенку?
– Безусловно. Как только проснешься утром, приходи сюда и называй жеребенка.
– Хорошо. Я приду.
– Пойдем, детка, – Лу потянула Фрэнки к выходу из конюшни.
– Зря ты отправила ребенка, – сказал Кэл, когда они ушли.
– Она слишком мала, чтобы видеть это. Пусть пока сохранит свои иллюзии.
Кэл покачал головой и нежно погладил потную шею лошади.
– У белых женщин странные представления. Рождение нового существа – не что-то, разрушающее иллюзии, а величайшее в мире событие. Жеребята, щенки, дети… Я присутствовал при рождении множества жеребят, нескольких выводков щенков и видел, как моя мама Дон-сей родила двоих детей. Этим чудом я никогда не перестану восхищаться!
Кэл таинственно посмотрел на Маккензи.
– Разве, когда ты рожала Фрэнки, у тебя пропали иллюзии?
Маккензи глядела на лошадь, потому что была не в силах встретиться взглядом с Кэлом.
– Я лишилась своих иллюзий задолго до этого.
– Наверное, в этом моя вина.
– Нет, – честно призналась Маккензи. – Людям, живущим в этих местах, приходится привыкать к тому, что они теряют того, кого любят из-за творящегося вокруг беззакония, бандитов, нечестных представителей власти, войн за территорию… апачей. Шесть лет назад я не знала, что мне с этим делать, поэтому и выместила на тебе весь гнев и возмущение, – от горьких воспоминаний она сразу помрачнела и тряхнула головой, чтобы прогнать их. – В те времена я верила в то, что добро всегда вознаграждается, всегда побеждает, и мир для меня был полон волшебными сказками и любовью. Я была слишком упряма и глупа, чтобы понять, что заблуждаюсь.
– Ты не была глупой, – Кэл заговорил таким же успокаивающим голосом, каким беседовал с кобылицей, – просто ты была молодой, зеленой, и тебе не повезло.
– Нет, я была глупой, – настаивала Маккензи. – Надеюсь, хоть теперь я кое-чему научилась, – она слабо улыбнулась, как бы извиняясь перед ним. – Я по-прежнему упряма, но не глупа и больше не верю ни в любовь, ни в волшебство, Кэл.
Он напряженно всматривался в глаза Маккензи.
