Мэри Бэлоу - Шляпка с перьями
Обычно после крикетного матча люди отдыхали, прогуливаясь по парку, пока не начинался праздничный ужин. Только молодежь возвращалась в деревню, чтобы станцевать вокруг майского дерева. Но в этом году кто-то распустил слух, что герцог Бриджуотер и его молодая жена не только посетят деревню, но и сами будут принимать участие в пляске.
Никто и никогда не видел герцога Бриджуотера или герцогиню или вообще кого-нибудь из этой семьи танцующими вокруг майского дерева. Никто не мог представить ничего подобного. Поэтому после полудня главная улица деревни оказалась запружена людьми, а на деревенской площади собралась волнующаяся, любопытная, смеющаяся толпа.
Стефани сняла шляпку, перчатки и отложила их в сторону вместе с зонтиком. Раздались аплодисменты, а какой-то отчаянный храбрец засвистел. Ее муж снял шляпу, сюртук и засучил рукава рубашки до локтей, как он делал во время крикетного матча. Стефани видела, что он смотрит на майское дерево и многочисленные цветные ленты с недоверием.
Но он знал все фигуры танца, что и доказал, как только они и остальные танцоры взяли ленты в руки, а скрипки заиграли мелодию. Толпа образовала круг и хлопала в такт музыке. Только один раз ленты запутались, и музыка остановилась на несколько мгновений. Толпа добродушно заулюлюкала. Стефани улыбалась, глядя, как ее муж, смеясь и умоляя простить его, распутывал ленты.
Если она закроет глаза, думала она, выполняя замысловатые фигуры и пытаясь сосредоточиться на ногах и движении руки, в которой была зажата зеленая лента, она снова окажется в детстве, в том золотом времени, когда ее еще не коснулись реальные трудности жизни. Она представляла, как улыбается ее мать, а папа хлопает в такт музыке и подбадривающе кивает ей. Она представляла, как Том, как только кончается танец, громко вопя, с восторгом подхватывает ближайшую хорошенькую девочку за талию и кружит ее.
Но сейчас она не была ребенком. Она обернулась и посмотрела на мужа, который улыбался и поднимал руку повыше, когда какая-нибудь дочка его арендатора натягивала свою ленту под его лентой и закручивала ее вокруг него. Стефани делала то же самое с ближайшим к ней партнером. Она улыбалась мужчине, а тот улыбался в ответ – с теплотой и уважением.
Все правильно, думала она. В этом нет ничего, что могло бы уронить ее достоинство. Она была рада, что решила все делать по-своему, хотя всегда с благодарностью вспоминала о подготовке, которую ей дала свекровь. Она была рада быть свободной. Она была рада, что вовремя узнала, что ей не нужно быть рабыней долга, который она так бы и не смогла заплатить.
Он мог бы держать ее в неведении всю оставшуюся жизнь. Она бы так ничего и не узнала. Не было никакой опасности, что тайна откроется. Никто ничего не знал, кроме Алистера.
Какой замечательный и чудесный свадебный подарок он сделал, подумала она так внезапно, что чуть было не сбилась с такта и не опустила ленту, когда должна была поднять ее.
Когда пляска закончилась, танцоры были встречены одобрительными хлопками.
– Моя мать, – сказал герцог Бриджуотер, когда они шли к дому, чтобы подготовиться к вечернему празднику – они даже не взяли кареты на этот раз, – получит удар, если, или, вернее, когда узнает об этом, Стефани. Она решит, что потерпела полное поражение, пытаясь воспитать тебя, и что я благодаря тебе попал в плохую компанию.
«Дорогая, сделай его счастливым. Он так дорог мне, мой сын».
Стефани почти слышала, как герцогиня произносит эти слова, как тогда, в день их свадьбы. Лишь один проблеск чувств под доспехами достоинства, гордости и изящества, которые вдовствующая герцогиня носила, наверное, всю свою жизнь. Стефани не была уверена, что ее муж прав. Но прав он был, или нет, в его голосе не было ни тени раскаяния.
– Алистер, – сказала она, – нет ничего более волнующего, чем танцевать под открытым небом, ведь правда? И посмотри, на небе почти нет туч. Похоже, мы и на самом деле будем танцевать сегодня под звездами.
Она даже, думала она, начинала различать проблески наступающего дня. Но она пока не могла позволить своим мыслям останавливаться на этом.
Это был день, в котором величайшее счастье переплелось с величайшим отчаянием.
Он не мог вспомнить ни одного дня, когда бы он получал такое удовольствие. Когда бы он ощущал себя таким свободным и таким независимым от собственного круга и происхождения. И таким влюбленным.
Она изменилась за месяц, прошедший со дня их венчания. И только сегодня, оглядываясь назад на месяц до свадьбы и месяц после нее, он понял, насколько она изменилась за это время. Вся неловкость, робость, серьезность и покорность исчезли. На их место пришла очаровательная, полная любви женщина, которая благодаря какому-то инстинкту знала, как вести себя с людьми.
Она говорила и делала все, из-за чего ее должны были перестать уважать как друзья, так и слуги – если верить правилам, установленным матерью. Но произошло обратное. Он подозревал, что за один месяц ее полюбили все, кто ее знал. И тем ни менее никто не сомневался в том, что именно она управляет домом, а не миссис Гриффитс или Паркер.
И он не был исключением. Он обожал ее.
Он осознал перемены, происшедшие в ней. Он понял, что за этот месяц получил привилегию узнать настоящую Стефани Мунро. Он понял, что за месяц до свадьбы она пыталась заставить себя превратиться в кого-то другого, женщину, которая была бы достойна стать его герцогиней. Тогда она думала, что обязана ему всем.
А в течение этого месяца – и это проявилось особенно ярко во время праздника – он видел женщину, которая стала свободной и независимой, женщину, которая проявила собственный характер и индивидуальность и которая была довольна собой. Женщину, которой он позволил быть свободной, потому что он сам не смог бы жить с человеком, который находится рядом с ним только потому, что у него, герцога Бриджуотера, было право на обладание им.
То, что он понял, испугало его. И он знал, что что-то вот-вот произойдет – очень скоро, может, завтра. Все до сегодняшнего дня вертелось вокруг праздника. А завтра не на чем будет сосредоточиться, кроме их зыбкого, неустойчивого брака.
Он вместе с женой открыл бал, протанцевав с ней живой деревенский танец. Он станцевал три раза с женами соседей, после чего пригласил ее снова – на вальс под звездами. Он не смог бы сказать позже, что танец ему понравился. Он был слишком упоительным. Они почти не разговаривали. Они не смотрели друг другу в глаза. Между ними возникла напряженная, волнующая атмосфера.
Когда музыка остановилась, он понял, что больше не может улыбаться и болтать с соседями или танцевать с их женами и женами арендаторов. Он убежал. Так нельзя было поступать, но его это больше не волновало. Был уже поздний вечер. Бал будет идти своим ходом, а люди начнут потихоньку расходиться. Непохоже, чтобы кто-то вообще заметил его исчезновение.
