Вера Крыжановская - Два сфинкса
Тут только, как бы внезапно поняв, что все кончено, он упал на колени и с глухим стоном зарылся лицом в складки ее платья. Сколько времени он пробыл так, наедине с усопшей? он сам не мог бы сказать. Когда он, наконец, встал, все было тихо вокруг. Луна, которую так любила Альмерис, взошла, словно приветствуя и в последний раз заливая ее своим кротким светом.
Ричард чувствовал себя совершенно разбитым. Он машинально вынул носовой платок и провел им по своим распухшим глазам, влажному лбу и растрепанным волосам. Но тут вдруг взгляд его неожиданно упал на умершую и он испуганно отступил назад, не доверяя своим собственным чувствам.
Из глубины террасы исходила широкая полоса фосфорического света, который окутывал тело Альмерис голубоватой дымкой. Над головой покойной витал золотой, точно осыпанный бриллиантами обруч. У изголовья кровати, склонившись над усопшей, стояли какие–то существа в белом одеянии, со спокойными лицами. И в руках их были пальмовые ветви.
Вдруг легкое прикосновение заставило его вздрогнуть и обернуться. Перед ним стояла Альмерис, прекрасная, радостная и улыбающаяся. Венок из белых цветов украшал ее голову. В руках она тоже держала победную пальмовую ветвь.
– Умерло одно лишь тело, – сказала она нежным и слегка глухим голосом. – Дух же мой живет, чувствует и любит еще больше, чем когда он был отягчен плотью.
Альмерис сделала приветственный знак рукой и улыбнулась, а затем начала медленно подниматься на воздух. С минуту ее серебристая туника еще сверкала в лучах луны, а затем видение стало блекнуть, и, наконец, окончательно расстаяло в воздухе.
Ричард стоял неподвижно, точно окаменел. Голова у него кружилась, земля колебалась под ногами, кругом все словно ходуном ходило. Затем он потерял сознание.
Когда он открыл глаза, был уже день. Он лежал на диване в маленькой гостиной, смежной с террасой. Вокруг него стояли Майдель, его сестра и Дора. Все были бледны и расстроены; у всех были красные от слез глаза.
– Альмерис умерла! – вскричал Ричард, вскакивая с дивана.
Майдель выронил из рук намоченное холодной водой полотенце, которым обтирал лицо Леербаху, и опустившись в кресло, разразился рыданиями.
– Да, мы уже знаем об этом несчастье, – в один голос сказали Дора и Туснельда, заливаясь слезами.
Немного спустя, все перешли в спальню, куда уже отнесли покойную. Альмерис казалась спящей, но огненного круга над ее головой уже не было.
Глава III
После погребения Альмерис глубокая тоска овладела Леербахом. Он не мог ни читать, ни работать и апатично проводил время; единственным развлечением ему служило украшение могилы жены. Мрачная, зловещая тишина воцарилась и во всем доме, душа которого отлетела.
И вот Майдель однажды сообщил Ричарду, что он продает свое заведение.
– Мне больше не для кого работать. Для нас, стариков, с избытком хватит и того, что есть, – с грустью сказал он. – А вам, Ричард, следовало бы уехать и поразвлечься, а то как бы не захворали! – прибавил он, дружески пожимая доктору руку.
Этот разговор вывел Леербаха из его оцепенения. Майдель был прав: он должен стряхнуть с себя апатию. После некоторого размышления, он решил провести несколько недель в Александрии и уже там решить, что ему делать дальше. Он быстро уложился, желая воспользоваться пароходом, который на следующий день отходил из Фив с туристами.
Накануне своего отъезда, под вечер, он отправился на могилу Альмерис, в последний раз украсил ее венком из лотосов, который сам сплел, и долго молился. Потом, с тяжелым сердцем, он прислонился к ограде, не будучи в состоянии покинуть место, дорогое ему по воспоминаниям. Как живое вставало в его воображении очаровательное создание, которое покоилось теперь здесь, под этим камнем, и он невольно задумался над страшным видением в ночь ее смерти.
– Не грусти, мой возлюбленный! Я последую за тобой всюду, где бы ты ни был, – отчетливо, словно на ухо, прошептал ему голос Альмерис.
Ричард вздрогнул и обернулся, но кругом было пусто.
– Да! Мне действительно пора уезжать! А то в этой болезненно–нервной атмосфере я начинаю галлюцинировать, – пробормотал он, направляясь домой.
Путешествие и устройство дел в Александрии несколько рассеяли Леербаха и вернули ему обычную гибкость ума. Только иногда, когда он смотрел на портрет Альмерис, тоска снова овладевала им. Недель через шесть он настолько успокоился, что уже мог подумать о будущем и о Tea, отношения с которой ему предстояло выяснить.
– Через два месяца кончается восьмимесячный срок, назначенный старым графом для моего возвращения. Итак, я поеду, признаюсь Tea во всем, что здесь произошло – и пусть она сама решает, желает ли она еще видеть меня своим мужем или нет?
Таково было решение барона.
Траур, который Ричард носил в своем сердце, не позволил ему пользоваться шумными городскими удовольствиями, но зато он с новым жаром отдался изучению древностей всех эпох, которыми полна Александрия.
И вот, во время осмотра одного из мест, полных воспоминаний о прошлом, Ричард познакомился с одним страстным археологом, доктором Эммануилом Бэром, бывшим профессором этнологии в одном из германских университетов. Человек богатый и независимый, Бэр вышел в отставку и уже несколько лет жил в Египте, занимаясь для собственного удовольствия различными раскопками.
Несмотря на свои шестьдесят лет, профессор был еще бодр и крепок. Веселый и жизнерадостный характер делал его хорошим товарищем, так что, несмотря на разницу лет, он и Ричард скоро сделались добрыми друзьями.
Однажды Леербах сидел дома, рассчитывая заняться деловыми письмами. Чтобы освободить свой рабочий стол, он стал прибирать в шкафу различные редкости, купленные утром, как вдруг ему попался на глаза ящик, в котором хранился сфинкс, подаренный ему Альмерис.
Как мог он забыть про эту чудную и драгоценную вещь? Как не показал он ее своему другу профессору? Ричард осторожно достал ящик, поставил его на стол и стал тщательно рассматривать.
Только теперь он убедился, что сфинкс был сделан не из базальта, а из какого–то другого неизвестного ему вещества. Со все возрастающим восхищением рассматривал он совершенство работы и удивительную тонкость орнаментов. Его интерес возрос еще больше, когда он открыл, что вокруг агатового цоколя, в три четверти метра длины и почти в полметра ширины, шла иероглифическая надпись.
– Надо, чтобы Бэр прочел эту надпись. Какая досада, что он вернется из своей экскурсии только послезавтра! – пробормотал Ричард, любуясь чудной головой сфинкса.
