Катулл Мендес - Король-девственник
Как это случилось? Что послужило поводом! Роскошное тело, золотистые, как солнечный луч, волосы и глубокий, страстный и нежный голос, в котором звучали могучие звуки любви.
Фридриха всего более смущало поразительное сходство Франсуэлы со столь свято боготворимой им королевой; он возмущался дерзости этого демона, принявшего на себя образ чудного ангела.
Ради чего эти, столь различные между собой два существа, одарены были одинаковой красотой: одно — равняющееся божеству, другое — демону искусителю? Разве сатана может быть Богом?
Бежав из театра, Фридрих быстрыми шагами прошел вдоль Галерей Панелей, которые, вели к резиденции. Он никогда не ощущал столь сильного смущения, даже в тот злополучный день, когда под тенью душистых кустов, застал толстую девку из соседней деревни в объятиях ее гнусного любовника; он шел или, скорее, бежал, с поникшей головой, не обращая внимания на храброго Карла, с грустью рассказывавшего ему о ежедневно усиливающейся болезни Лизи.
— Оставьте меня, я страдаю и хочу остаться один, — сказал он и, жестом руки удалив своих пажей, вошел в тайные апартаменты, в которых изобретательное искусство осуществило все чудеса волшебства. Не останавливаясь в галереи освещенного луною ландшафта, с невозмущенным спокойствием которого его взволнованная душа, походящая на небо, по которому несется громовая туча, трудно примирялась, он пошел вдоль озера, где челнок, влекомый золотой цепью лебедя, прорезал воду, производя едва слышный шелковистый шорох, но не дерзил взглянуть на эту мирную картину и удалился в мрачное и зловещее место, более согласующееся с настроением его духа.
В этом месте, под низким и темным сводом неба, был целый хаос неподвижных, друг на друга наросших скал, и окружающий эту безжизненно скученную массу туман огненными клубами поднимался из образовавшейся между каменьями бездны, подобной пасти ада, и, действительно, здесь видны были, описываемые древними поэтами пути, ведущие в Тенар, показывалось густое черное пламя и временами слышались раздающиеся из глубины пропасти стоны и стенания как бы исторгнутые вечными страданиями.
Фридрих, взбираясь с глыбы на глыбу, достиг самой высокой скалы, с которой бессознательно устремил глаза к входу пропасти: в этом мрачном и печальном уголке он чувствовал себя успокоенным, и потрясенные его мысли приняли вид покорного отчаяния, соответствующего окружающему его безмолвному уединению; и в тиши ночной темноты, изредка прорезаемой лучами бледного света, мало по малу стал исчезать ослепивший и зажегший его страсть, как жгучее солнце, призрак Глорианы.
С поникшею головой, без мысли и без признаков жизни, между массою безжизненных скал, Фридрих походил на высеченную из камня статую, он вдруг вздрогнул, и из груди его вырвался глухой стон.
Пред ним предстала женщина с распущенными, как огненные змеи, волосами, подобно величественной Фурии, вместе с дымом и пламенем извергнутой из бездны ада; она походила на тех античных Прозерпин, увенчанных сиянием и облаченных в пурпурного и золотого цвета хламиды, в разрывах которых виднелось обнаженное тело и груди, которые появлялись лишь для прельщения отшельников древней Ойвы; Фридрих руками заслонил глаза и, отвернувшись от нее, уже хотел бежать; но сладострастное и грозное привидение его удержало, обвив его колени, грудь, лицо золотистою струей распущенных волос и покрыв снежною, но жгучею белизной своего тела, а из ярко-красных уст ее слова лились огненным и пожирающим потоком.
— Ты не знаешь меня, не смотря на мою пламенную к тебе любовь. Ослепившая тебя могущественная царица Бланшфлор, опьяненная любовным напитком, засыпающая под покровом Флориды, Бланшфлор, умирающая в рыданиях и всей душой отдающаяся любимому трупу, ведь это я — Глориана; но вижу, ты не понял моей любви; я чувствовала твое присутствие, хотя ты сидел в глубине ложи, и устремленные на меня твои взоры нежно меня ласкали, а когда, казалось, ты любуется белизной моих рук, я готова была их облобызать, но столь страстная Бланшфлор показалась тебе дикою и грозною. Но могло ли быть иначе, когда я видела тебя; всякое слово было обращено к тебе, к одному тебе, а не к глупому актеру, обезумевшему в моих объятиях и удивленному моими страстными поцелуями, он не понимал, что на его губах я пожирала твои поцелуи; ты же был устрашен и не хотел меня более видеть, так передал мне твой камергер, Фледро-Шамиль. Ты ребенок, зачем ты искал моего изгнания; Но я решилась и пришла сюда, чтоб высказать свою пламенную любовь. Поверь мне, забудь королеву, Бланшфлор — ничтожна, я же, Глориана, Франсуэла как прежде звали, я опекала тебя, пройдя бесчисленное множество мрачных галерей, взгляни на меня, посмотри, как я прекрасна, не закрывай глаз, не отнимай рук, не отворачивайся от моей поразительной красоты. Статуям, в которых возрождаются богини, не сравниться с красотою и соблазнительностью моей снежной и мраморной наготы, тонкости моей кожи может уподобиться лишь сотканный из волокон лилий атлас, а на оконечностях моих грудей цветут самые яркие из красных роз. К тому же, будь я даже безобразна, все-таки я осталась бы прекрасною и безгранично соблазнительною, ибо я олицетворенная любовь, любовь дикая, любовь, ищущая обладания и все побеждающая. Не знаю, правда ли, но говорят, что другие женщины воздерживаются, заставляют долго себя желать и не сдаются, я же себя предлагаю, всецело отдаюсь и каждому предлагаю свои пурпурные губы, похожие на дикую розу, в которых бьется кровь страстных поцелуев. Меня зовут куртизанкой, и честные женщины меня презирают, но что из этого, взгляни, как прелестны мои плечи, и вдыхай испаряющееся из моего тела благоухание, подобное благоуханию летних цветов.
С тех пор, как я тебя встретила, мне кажется, на свете нет мужчин, кроме тебя, и из расточаемых мною до сего страстей образовалась безумная к тебе любовь. Но не отталкивай меня, мои объятия подобны сети, из которой трудно освободиться. Теперь ты принадлежишь мне одной. Я знаю твою скромность и боязливость: женщины тебя устрашают, и потому ты не решился жениться. Судьба, видимо, предназначила тебе всецело принадлежать мне, и я хочу, чтобы ты жаждал мною обладать; тебе, бесхарактерному и боязливому, со мной, страстной и грозной, суждено было встретится, и случай отдает тебя в мои объятия, подобно соломинке, ветром заброшенной в пылающий костер.
Фридрих тщетно отбивался, он хотел бежать или звать к себе на помощь; но Глориана, обвив тело руками, заглушала его голос целым потоком поцелуев и все теснее к себе прижимала. Наконец, выведенная из терпения, она мгновенно сбросила с себя пурпуровое с золотом покрывало и показалась ему во всем блеске и поразительности своей обворожительной наготы.
