Альфред Билл - Невеста оборотня
Сен-Лаупа никогда не было в его доме в то время, когда Де Рец слонялся вокруг вашего дяди или отправлялся на прогулку с Фелицией. Ни одна корова, ни одна овца не были зарезаны поблизости, не было ни одного нападения волка на людей, за исключением тех, кто начинал мешать ему или чем-то вызывал его гнев. Но те, кто мешал ему, все стали жертвами волка, исключая бедного Киллиана, который был погублен каким-то зловещим чудом, и двух слуг вашей юной кузины, у которых оказались такие неожиданные средства защиты, что он вынужден был обратить против них их же собственные жалкие амулеты, натравив на них вашего дядю.
— Посмотрите, чьи могилы были осквернены: маленькой Аджи, чей слабый умишко сразу же распознал его суть; эсквайра Киллиана, который вынудил его — я в это верю — обнаружить свои дьявольские способности. То, что вы мне сейчас рассказали о ваших бредовых горячечных снах и колдовстве Уэшти, восполняет единственное недостающее звено. Или вы не знаете о том, что было хорошо известно в старину: покусанный оборотнем, сам превращается в него? Если я до сих пор еще сомневался… — Боже, что я говорю? До какой же степени я заражен скептицизмом нашего века, что по-прежнему все еще сомневаюсь в этом. Но полоска человеческой кожи, какую вы видели вокруг его тела, была тем инструментом, с помощью которого ликантропист переходил в свою звериную форму.
Не раз и не два я готов был прервать это страстное объяснение произошедших событий.
Но всякий раз пастор останавливал меня движением руки, и каждый раз его новая мысль вызывала мой очередной протест. Рассказ Сен-Лаупа о его возвращении из Нью-Йорка в экипаже его приятеля не основывался ни на чем, кроме его собственных слов. Его письма, пришедшие перед его возвращением и после прибытия Де Реца, легко могли быть написаны им прежде, чем он сел на корабль в своем волчьем обличьи. Хозяин любой таверны мог отправить их позднее от его имени. Что касается синяков на его лице, которые он объяснил несчастным случаем с экипажем его приятеля, то я никогда не забуду, как, ослабляя хватку челюстей волка на моем плече, Фелиция в снежных сумерках в роще старого Пита сломала мою тяжелую трость о голову зверя. И когда в дядином саду сверкнуло жало выхваченной мною из трости вкладной шпаги, Де Рец спасся бегством прежде, чем я сделал своей неуклюжий выпад. Не случилось ли это потому, что даже легкая царапина превратила бы собаку в голое отвратительное существо в человечьем обличье?
— Даже если бы все это и могло быть правдой… — начал я.
— Это правда, — негромким голосом прервал меня пастор.
— Однако можете ли вы вообразить себя идущим к дяде с этими фантастическими обвинениями против Сен-Лаупа?
— Я могу вообразить себя идущим с этими фантастическими обвинениями к мосье де Сен-Лаупу, — жестко произнес он. — Вы не побоялись виселицы час назад. Я не боюсь ее сейчас.
С пылающими синими глазами, с серебряным нимбом волос вокруг головы, он был похож на архангела Михаила в восточном окне его старой церкви, и слова, сверкающие под ним, звучали в моей голове подобно звукам трубы:
Шла война на небесах. Михаил и его ангелы сражались против дракона; и дракон сражался и его демоны, и победы не торжествовал никто.
Когда я был ребенком, я читал эти строки каждое воскресное утро.
— Тогда я пойду с вами, — вскочив на ноги, воскликнул я.
— Я знал это, мой мальчик, — и лучезарная улыбка осветила его лицо. — И мы поспешим. Мы не можем рассказать людям о поступках этого негодяя; но я знаю, что, не найдя вас в своем доме, он догадается о том, что вы видели его пробирающимся сквозь кусты, и что вы бросились с вашим открытием либо к дяде, либо ко мне.
Пастор повернулся, чтобы подхватить свой плащ, когда мы услышали стук в дверь кабинета, сопровождаемый голосом моего дяди:
— Сэквил, вы здесь? С вами ли моя племянница и Сен-Лауп? Я прождал вас в церкви не менее получаса. Почему вы медлите?
Двух больших шагов хватило пастору, чтобы добраться до двери и распахнуть ее?
— Вы ждали нас в церкви? Почему?
— Из-за венчания, конечно. Только не говорите мне, что они еще не прибыли! — резко выразил дядя свое недовольство, окуривая комнату с раздражением человека, которого ради брачной церемонии заставили оставить свои важные дела, а он вдруг узнает, что жених и невеста еще не приехали.
— Венчание?! — с изумлением воскликнул м-р Сэквил.
— Конечно. Я понял из слов мосье де Сен-Лаупа, что он уже обо всем договорился с вами. Его вызвали в Нью-Йорк по каким-то неотложным делам, и сейчас он не может сказать, когда ему представится возможность вернуться. Он пришел ко мне час назад и умолял меня о немедленной свадьбе. Я передал ему записку от Фелиции, прося ее уступить просьбе Сен-Лаупа и пойти с ним в церковь. Мы должны были встретиться там через полчаса. Самое досадное, что я оставил дела крайней важности. Полагаю, дитя до сих пор возится со своими безделушками и украшениями.
— Вы дали Сен-Лаупу записку, в которой просили мисс Фелицию последовать за ним? — медленно произнес пастор.
— Просил встретиться со мной здесь в церкви, — возразил дядя, немедленно взявший на вооружение против скрытой критики иные интонации. — И, конечно, с ее обрученным супругом, человеком чести…
— Человеком бесчестия и зла, сэр! — громогласно произнес священник. — Роберт, бегите к дому вашего дяди. Когда вы убедитесь в том, что должно было произойти, немедленно приказывайте закладывать карету. Усаживайте Барри на козла и в экипаже возвращайтесь сюда за нами.
Отдавая эти распоряжения, пастор вручил мне мои пистолеты и положил на стол две мерцающие тяжелые пули.
— Зарядите их, пока будете ожидать экипаж, — приказал он. — Если бы я мог, я бы положил в ваш нагрудный карман святое причастие. Но, во всяком случае, в 39 — м параграфе ни слова не сказано против серебряных пуль.
Столь велика была его убежденность в правоте своих слов, что мой дядя оказался в состоянии лишь молча и изумленно взирать на него. Но затем, облачившись в тогу благородного негодования, решительно произнес:
— Ты можешь идти, Роберт, — сказал он, — и поступать так, как будет угодно м-ру Сэквилу. Но я думаю, что ты найдешь карету мосье де Сен-Лаупа у дверей моего дома, если, конечно, не встретишь ее по дороге сюда. Что-либо иное представляется мне немыслимым.
— Карета Сен-Лаупа в этот момент бешено разбрызгивает грязь на дороге в Нью-Йорк, — резко отпарировал м-р Сэквил. — Мой добрый старый дружище, сейчас вы должны слушаться меня. Этот француз… Вы игнорировали мои советы, вы заставляли замолкать меня, когда я хотел поделиться с вами теми выводами о его персоне, к каким я пришел в результате длительных размышлений. Но вам придется выслушать меня сейчас, хотя это может быть уже и слишком поздно.
