Анна Рейн - Холодная
— Тогда составь хотя бы приличный брачный контракт. Я могу прийти к тебе завтра, и мы обсудим.
Джонас удивленно посмотрел на брата, словно мысль о контракте не приходила ему в голову. Потом медленно кивнул, сочтя эту мысль разумной.
— Будем надеяться, твоя жена не окажется хуже моей, — сухо сказал Теодор, ища свою жену глазами. Спустя некоторое время он понял, что надо идти искать ее в сад… или еще куда-нибудь.
Три минуты поцелуев и ласк — и вот Эмма слышит голос Теодора:
— Из того, что я вижу, я делаю вывод, что ты мне не поверила, — равнодушно сказал он. Эмма обернулась на звук голоса. Муж стоял, прислонившись к дереву. Был холоден и ироничен.
— Это не то, что вы думаете, Эшли, — счел своим долгом заявить майор. Теодор закатил глаза.
— Теперь, я полагаю, соринка из глаза успешно удалена, спаситель получил свою благодарность, и ничто не мешает нам вернуться в зал, — сказал барон и подал руку Эмме с преувеличенно вежливым поклоном.
Майор отпустил свою партнершу. Эмме ничего не оставалось, как принять руку Теодора. Она гадала, верил он в то, что говорил, или просто издевался. Поскольку ничего, кроме нескольких поцелуев, майор от нее не получил, она не признавала за собой особой вины и не ждала от Теодора никакого наказания. Они спокойно шли через зал, полный гостей, которые шушукались у них за спиной. Эмма могла легко догадаться, что они смеются над Теодором, который уже второй вечер подряд бросается в сад и приводит оттуда жену, уединившуюся с кавалером, и осуждают ее, осмелившуюся на попытку публичной измены.
Иногда они останавливались, чтобы переброситься со знакомыми парой слов. Навстречу им попалась и чета Клермонт. Пока они обменивались приветствиями, Эмма поймала на себе осуждающий, презрительный взгляд герцога. Он слегка покачал головой, словно говоря: не делай больше так. Эмма опустила глаза.
Посреди зала Теодор вновь остановился. Эмма приготовилась раскланиваться с очередными знакомыми, но Теодор неожиданно повернулся к ней лицом, обхватил ее так, что она оказалась у него под мышкой, а ее зад очень удобно выпятился…
— Нет… — прошипела она, яростно вырываясь, понимая, что он решил осуществить свою угрозу. Гости уже начали собираться вокруг них, не собираясь пропустить скандал.
— Не надо, не смей, — шипела она, уже срываясь на крик, понимая, что вырваться не удастся. Он опустил ладонь на ее закрытый юбками зад — несильно. Она даже не чувствовала боли, одно только унижение. — Отпусти меня!
Тогда он ударил посильнее. Кто-то в толпе злорадно засмеялся. Кто-то из мужчин неуверенно пробормотал: «Эшли, перестаньте…» Эмма вдруг поймала взгляд герцога — ты это заслужила, говорил он. Все смеялись над ней и радовались, что ей воздают по заслугам, хотя многие из гостей были куда более грешными, чем она.
— Я не буду больше, хватит! — взмолилась она после третьего удара, поняв, что ее никто не собирается выручать. Как она будет завтра смотреть им всем в глаза?
— Проси прощения, — приказал Теодор, поставив ее перед собой. Эмма размахнулась и влепила ему пощечину.
— Значит, мало, — сказал он на это и снова перехватил ее поудобнее. Теперь он был зол настолько, что ему стало все равно — что на них смотрят, что Эмма беременна. Он отвесил ей несколько полновесных шлепков и, судя по всему, собирался бить до тех пор, пока не устанет рука, поняла Эмма.
— Не надо! — закричала она, вырываясь. Теодор размеренно наносил удары, которые, впрочем, становились все слабее по мере того, как остывал его гнев, только Эмма не чувствовала этого. Она плакала. — Хватит, пожалуйста!
Теодор остановился, отпустил ее. Они стояли посреди примолкшей толпы и смотрели друг другу в глаза.
— Ты раскаиваешься? — спросил Теодор. Все замерли в ожидании ее ответа.
— Ненавижу тебя, — процедила она. Тогда Теодор мрачно усмехнулся размахнулся и отвесил ей пощечину — несильно, ни боли, ни отпечатка на щеке не останется. Потом развернулся и пошел прочь, оставив ее посреди зала. Толпа расступалась перед ним. Вдруг он столкнулся с какой-то женщиной. Леди Минтон. Они неслышно обменялись парой слов — и удалились вместе.
После этого зал словно взорвался шумом голосов, обсуждающих это событие. Все снова пришли в движение.
— Ты получила по заслугам, распутница, — сказала какая-то старая дама, проходя мимо Эммы.
Какое унижение… Эмма подумала, что до конца жизни не сможет появиться в обществе. Она вскинула голову и медленно направилась к выходу. Толпа расступалась перед ней также, как и перед ее мужем. Только Теодор снял с себя венец покорного рогоносца, который носил по ее вине, и потому его кое-кто провожал даже с восхищением. Она же была публично унижена, и потому всюду встречала лишь насмешливые и презрительные взгляды. Майору Триплтону явно было весело, хотя он пытался скрыть это. Джонас Хоупли был в ужасе. Клермонт смотрел на нее грустно, а его жена — сочувствующе, что оказалось для Эммы полной неожиданностью. Вот уж кто должен был злорадствовать.
Триплтон перехватил ее уже на улице.
— Теперь, полагаю, никто нам не помешает, — галантно сказал он и поклонился.
— Не желаю вас видеть, убирайтесь! — вспыхнула она, вспоминая, как он смеялся вместе со всеми. Некоторое время майор пристально смотрел на нее.
— Вероятно, и со мной в сад вы вышли, только чтобы насолить собственному мужу? — прохладно осведомился он. Эмма размахнулась, но майор перехватил ее руку.
— Потише, мадам, — голосом, каким отдавал приказы, сказал он. — Я не собираюсь навязывать свое общество.
Он отбросил ее руку в сторону.
— Бедный барон Эшли. Теперь я понимаю, почему он не вызвал меня. Стреляться с каждым, кого вы вовлекаете в ваши игры — патронов не хватит.
Эмма гордо вздернула подбородок:
— Меня не интересует ваше мнение.
— Оно и видно, — презрительно обронил майор и вернулся в дом.
Эмма устало села в карету. Она понурилась, несмотря на жесткий корсет. Теодор осмелился ударить… побить ее прилюдно. Он ушел с другой женщиной. Как она теперь будет жить дальше? Как?..
Ночью она долго не могла заснуть, ожидая, когда вернется Теодор, и изводила себя картинами, как он предается любви с леди Минтон. Шаги в спальне Теодора раздались только тогда, когда начало светать. Эмма вскочила и ворвалась в его спальню. Теодор обернулся. Волосы его были слегка растрепаны и… от него пахло духами леди Минтон. За милю несло. Почему-то этот факт разозлил Эмму больше всего: а ее духи, видите ли, ему не нравятся!
— Где ты был? — спросила она после долгого молчания.
— Гулял, — пожал плечами Теодор и отвернулся.
