Кресли Коул - Бессмертная любовь

Она достигла пика наслаждения, выкрикивая свой экстаз в небеса, отбросив голову назад, ему на плечо, желая снова ощутить его рот на своей шее.

– О Боже, да! – закричал он и снова стиснул зубы. Эмма действительно ощутила струю его семени, жарким фонтаном извергшуюся в самую глубину ее тела.

Но даже кончив, он не прекратил двигаться.

Он кончил как никогда мощно – но не почувствовал облегчения. Скорее, его желание только усилилось.

– Не могу остановиться!

Он швырнул ее на спину, прижав к земле заведенные наверх руки, и продолжил двигаться. Ее волосы рассыпались по траве, ореолом окружив ей голову, а их аромат взорвался в нем, заставив пошатнуться от волны острых ощущений. Он делает ее своей. Наконец-то. Он – внутри своей подруги. Эммалайн! Он заглянул ей в лицо. Ее веки были опущены, губы блестели. Она была так прекрасна, что ему стало больно.

Луна, которая за это время поднялась уже высоко, ярко пылала, заливая серебром ее тело, извивающееся от страсти.

Самообладание стремительно покидало его, сменяясь животным чувством собственности.

Обладание. Клеймо.

Лахлан ощущал телом свет луны так, как никогда прежде, – и его мысли стали лихорадочными, неуправляемыми.

Эмма пыталась от него убежать. Она хотела его бросить. Никогда!

Самообладание уходило… Господи, нет! Он… он начал оборачиваться, его клыки удлинились, чтобы оставить отметину у нее на теле. И когти, чтобы ухватить ее бедра, когда он будет извергаться в нее снова и снова.

Овладеть ею целиком.

Она принадлежит ему. Он ее нашел. Он ее достоин. Он достоин всего, что намерен сейчас от нее получить.

Погружаясь в ее нежное, податливое тело, купаясь в лучах лунного света, он испытывал наслаждение, которого никогда не знал.

Он лизал, покусывал, сжимал губами. Он утолял свою страсть со своей подругой. Он не мог сдержать крик и рычание, не мог умерить свою потребность вкушать ее влажную плоть. Он был с ней слишком груб! Но он не мог остановиться.

Собрав остатки воли, Лахлан стремительно откатился от Эммы.

Ее когти взрыли землю в неутоленной страсти, бедра продолжали колыхаться.

– Почему? – выкрикнула она.

– Нельзя делать тебе больно.

Его голос звучал совершенно незнакомо.

– Пожалуйста… вернись обратно!

– Ты хочешь этого, когда я такой?

– Да… я тебя хочу… таким, какой ты есть. Пожалуйста, Лахлан! Я тоже это чувствую.

Неужели луна овладела и ею? В ответ на ее мольбу он отдался ее власти.

Его глаза затуманились: он видел только ее серебряные глаза, устремленные прямо на него, маняще-розовые губы и соски. Он вернулся к ней, заключив в тюрьму своего тела, и уступил желанию ласкать ее грудь, целовать ее губы. Он обхватил ее тело, удерживая на земле, и встал на колени.

– Ты моя! – прорычал он, резко входя в нее.

Словно со стороны он слышал низкий рокот, вырывавшийся из его груди, взрыкивания, сопровождавшие каждое лихорадочное погружение его тела. Ее груди колыхались – и его взгляд притянули тугие, острые вершинки, влажные от его жарких поцелуев. Он почувствовал, как ее когти впиваются ему в кожу, – а жаркое давление в его члене все росло и росло. Эмма резко мотала головой.

– Моя!

Он обхватил ее за затылок и резко приподнял к себе.

– Отдайся мне!

Ее глаза стремительно распахнулись – и она снова содрогнулась в экстазе. Ошеломленные. Зеркальные. – Он почувствовал, как она сокращается вокруг его члена, вбирая его в себя.

Кончая, он громко закричал – и его семя ударило струей, изливаясь в нее, жарко, неукротимо. Лахлан еще успел заметить, как Эмма выгнула спину и раздвинула ноги еще шире, принимая его, словно это доставляло ей наслаждение.

С заходом луны, когда Эмма уже больше не могла кончать, она бессильно поникла. С последним судорожным стоном Лахлан рухнул на нее – но почему-то ей это не причинило никакого неудобства.

Спустя какое-то время он уперся в землю коленом и приподнялся, повернув ее лицом к себе. Лежа на боку, он убрал прядь, прилипшую к ее губам. Теперь, когда ночная лихорадка прошла, Эмма испытывала глубокую радость от того, что он сделал ее своей, – словно она ждала этого так же долго, как он.

Она легла на спину и потянулась, посмотрев сначала в небо, а потом на деревья, которые начинались сразу за краем поляны, на которой они лежали. Трава под ней была прохладной, прохладным был и воздух – но ей было жарко. Ее взгляд, казалось, не способен был отрываться от Лахлана надолго: она снова повернулась, чтобы заглянуть ему в лицо. Она ощущала связь со всем вокруг, так, словно она находилась на своем месте. Прежде это чувство всегда от нее ускользало.

Умиротворение затопило ее. Эмма до слез была рада тому, что Лахлан успел ее поймать – и что по-прежнему ее хотел. Она обнаружила, что ей хочется все время прикасаться к нему, словно она опасалась, как бы он не исчез. Теперь ей было непонятно, как она могла поступать с ним жестоко.

Она помнила, что была зла на него и потому попыталась убежать, но теперь не могла вспомнить причины.

Он смотрел на нее с благоговением.

– Я не хотел делать тебе больно.

– Боль была мимолетная. И я тоже старалась не сделать тебе больно.

Он радостно улыбнулся и спросил:

– Ты что-то слышала внутри себя? Ты знала такое… Она кивнула.

– Это было похоже на инстинкт, но такой инстинкт, который я полностью осознавала. Сначала меня это испугало.

– А потом?

– А потом я поняла, что он… не знаю, как это выразить… он управляет мной… правильно.

– А как ты ощущала луну?

– Это было почти так же приятно, как бег. Это было как… рай. Лахлан, я чувствовала запахи!

Его тело дрожало. Лахлан рухнул обратно на траву, притянув Эмму к себе так, чтобы она лежала у него на груди.

– Спи. – Его веки отяжелели, но он нашел в себе силы поцеловать ее. – Устал ублажать свою подругу. А ещё твоя уловка отняла у меня силы.

Теперь она вспомнила прошлую ночь и напряглась.

– Я просто отомстила тебе за твою уловку. Если он начнет ее наказывать за ее поступки…

– Да. Мне нравится, что ты ничего никому не спускаешь… – Он уткнулся ей в волосы и сонно добавил: – Ты меня учишь, Эммалайн.

И тут все возмущение, которое она испытывала из-за его действий (или заставляла себя испытывать, считая, что так на ее месте чувствовали бы себя другие, более сильные женщины), полностью испарилось. Она – бесхребетная рохля, это было совершенно ясно. Потому что достаточно было одной бурной ночи, каких-то пятнадцати оргазмов и пары благоговейных взглядов – и ей уже хочется вцепиться в этого сильного, щедрого оборотня обеими руками и всеми клыками и никогда его не отпускать.