Жаклин Монсиньи - Флорис-любовь моя
— Поднимайтесь, — ухмыльнулся предатель, — пора в путь. Вот вам дохлая змея на завтрак, только жрите по-быстрому, черти.
Адриан посмотрел на Флориса.
— Видишь, я был прав. Пусть бы он подох в трясине.
На его плечи тут же обрушился град ударов плетью. Флорис же с отвращением протянул брату кусок дохлой змеи — сам он тоже немного поел, хотя пища эта могла вызвать только тошноту.
Затем прошептал:
— Прости, Адриан, это все из-за меня. Но теперь, когда мы его спасли, мы непременно найдем способ с ним расквитаться.
Адриан промолчал, не в силах постигнуть эту странную логику — ему казалось, что можно было обойтись без подобных сложностей. Флорис же чувствовал, что поступил правильно и что Петрушка одобрил бы его. Врагов следует убивать в честном бою.
Изнурительная гонка по болотам возобновилась, но вскоре Флорису почудилось, что насекомых стало меньше, а зловония явно поубавилось. Внезапно они услышали птичьи трели. Мало-помалу болота отступали, стали попадаться сухие участки земли, появился кустарник. Здесь кончалась винницкая трясина — они прошли сквозь нее. Впереди синела изумительная река. Флорис с Адрианом, привязанные друг к другу, устремились навстречу чистой воде — им не терпелось смыть с себя отвратительную грязь. Арашев следовал за ними по пятам. Забыв о нависшей над ними угрозе, оба мальчика заливались веселым смехом, брызгаясь и обливаясь водой. Арашев заметил стоявшую неподалеку деревянную избушку и подошел к ней; возле дома паслось несколько тощих коз. На пороге появился еврей с грязной клочковатой бородой, в драном длинном сюртуке.
— Что тебе нужно, приятель?
— Не мог бы ты дать что-нибудь поесть мне и моим сынишкам, — спросил Арашев, умевший лгать с необыкновенным бесстыдством.
Старый еврей поклонился.
— Бедное жилище Елеазара открыто для тебя и твоих сыновей. Разделите со мной скудную трапезу.
Елеазар накормил их, не задавая лишних вопросов, ибо того требовали священные законы гостеприимства. Прежде чем войти в избу, Арашев развязал детей, и те с жадностью накинулись на пищу. Старый же Елеазар ничем не выказывал своего удивления, хотя мальчики выглядели изможденными, а отец злобно смотрел на своих «сыновей». Со своей стороны, Флорис с Адрианом, насытившись, не решились обратиться за помощью к еврею, такому дряхлому и слабому на вид. Переглянувшись, они безмолвно договорились отложить бегство до более благоприятного случая.
— Скажи, отец, — спросил Арашев, до блеска вылизав свою миску, — каким путем можно быстрее всего добраться до Хаджи-Бея?
Старик, казалось, воспринял вопрос как должное.
— Хочешь навестить турок, приятель? Примерно восемь лун тебе придется идти вдоль Днестра, и там, где он впадает в Черное море, ты увидишь турецкую крепость Хаджи-Бей.
Элеазар долго смотрел вслед Арашеву и его «сыновьям». Подождав, пока они скроются из виду, он бросился бегом в противоположную сторону с такой быстротой, на какую были способны его старые ноги.
Арашев, снова связав Флориса и Адриана, говорил, ухмыляясь и потирая руки:
— Моя взяла! Мы прошли через болота, и вы оба живы.
Флорис промолвил гордо:
— Это мы спасли вас. Что же вы собираетесь с нами сделать?
Арашев расхохотался.
— Я собираюсь как следует вас вымыть и досыта кормить, ребятки, чтобы вы стали упитанными и красивыми.
Флорис с Адрианом недоуменно переглянулись. Арашев расхохотался еще громче. Было очевидно, что он в полном восторге от своего остроумия.
— Ах вы, мои красавчики, не понимаете, а?
Он давился от смеха. Наконец, несколько успокоившись, крикнул:
— Я продам вас Селим-паше, из вас получатся очаровательные маленькие евнухи для его гарема.
Братья вздохнули с облегчением. Кажется, ничего страшного не будет. Флорис даже осмелился спросить:
— Что такое «евнухи» и «гарем»?
Арашев вновь зашелся от безумного хохота.
23
Хаджи-Бей возник на развалинах бывшего греческого поселения. Живописный городок был обнесен мощными стенами — украинцы называли эту крепость «Одесса», «жемчужина Черного моря». Жили в этом турецком владении люди всех наций: лавочник-еврей продавал свои товары армянам, грек ругался с молдаванином, цыган выпивал с турком, а черкес — с мальтийцем. Разноязыкая толпа отличалась пылким темпераментом и безудержным весельем; всем здесь находилось место. Особенно поразил Флориса с Адрианом шумный рынок — на туманном севере они никогда не видели ничего подобного. Очень удивил их вид женщин в чадрах. Повсюду звучали крики, смех, ругательства, божба, а вдали на море покачивались на волнах корабли. Солнце золотило своими лучами песок. Турецкие солдаты гоготали, не отрывая глаз от обнаженной черкесской танцовщицы. Чернокожий мальчик с плачем звал мать; на него никто не обращал внимания — такое зрелище привычно для Хаджи-Бея.
Арашев, заметив в толпе янычара, обратился к нему на ломаном турецком языке:
— Проводи меня к эмиру Селим-паше. У меня есть хороший товар для него.
Турок презрительно покосился на двух детей в лохмотьях, грязных и обгоревших на солнце.
— Это и есть твой товар? На что сдались Селим-паше такие заморыши?
Флорис пришел в ярость, слыша, как его именуют товаром и заморышем. Арашев же, не теряя уверенности в себе, ухмыльнулся:
— Если проведешь меня к своему господину, то мы оба получим кучу денег.
Янычар, поколебавшись, махнул рукой, сделав им знак следовать за ним.
Селим-паша смотрел на Арашева и двух мальчиков своими крохотными проницательными глазками. Это был огромного роста турок с желтым одутловатым лицом. Брюхо сползало ему на ляжки. Он сидел, скрестив ноги, на очень низкой софе и курил кальян. По бокам от него замерли два янычара свирепого вида, и это несколько встревожило Флориса. Чтобы обрести уверенность, он стал изучать комнату, в которую их привели: большую, белую, с лепными украшениями, с драпировками из бирюзового и красного шелка, расшитого золотой нитью. Они находились в большом дворце Селим-паши, стоявшего в самом центре Хаджи-Бея. Городской шум доносился сюда сквозь притворенные окна.
— Кто ты и что тебе нужно? — осведомился Селим-паша по-русски. Он говорил медоточивым голосом, слегка присюсюкивая.
Флорис отметил про себя, что все тело эмира заколыхалось при этих словах. Адриан же всматривался в маленькие глазки Селим-паши, и ему показалось, что в них искрится смех.
«Не понимаю, чем мы его так забавляем», — подумал уязвленный мальчик.
— Я бывший украинский казак, и у меня всегда были дружеские отношения с победоносными солдатами султана, благородный визирь.
Селим-паша отмахнулся, желая показать, что все это его не интересует. Арашев, склонившись до земли, продолжал:
