Елена Арсеньева - Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного
— А что ж ты думаешь? — горячился Неокл. — Разве богиня не благосклонна к тем, кто ради ее прославления служит? Наши дочери для нее — всего лишь девственницы, которые развязали свой пояс до времени, к таким она и в самом деле беспощадна. Она и честных-то жен недолюбливает, ей лишь бы девы свою невинность блюли, а блудливых покарает немедленно! Получается, «козлоногие» все во имя нее делают, а уж какими средствами — это богине лучше знать, чему она их наущает!
— Да ты-то сам веришь, что твоя Мелита была распутница? — наконец не выдержала Лаис.
Неокл тяжело вздохнул. Видно было, что, при всей ненависти к «козлоногим», при всем страхе за судьбу младшей дочери, он не знает, что ответить. По его мнению, даже если девушка утратила невинность, эту позорную тайну следовало хранить в семье. Вина жрецов в глазах Неокла состояла именно в том, что они норовили сорвать покровы с того, с чего срывать их не следовало.
Для Лаис была совершенно очевидна лживость того, что происходило в гроте Артемиды. Неокл и сам не знал, что думать, однако ради того, чтобы уберечь от посещения страшного грота младшую дочь, он готов был на все! Поэтому и отправил Мелиссу к Лаис, чтобы «козлоногие», которые порой наглели до того, что являлись за девушками в дома их родителей, не смогли ее найти.
Неокл предложил прислать людей для охраны дома, однако Лаис отказалась, потому что это могло привлечь излишнее внимание. Исчезновение Мелиссы из дома уже, конечно, замечено слугами. И кто-нибудь из них мог сообразить, что некая загадочная корзина не просто так была принесена в дом Лаис…
Неокл возразил, что в совершенно таких же корзинах он отправил кое-какие товары на свой корабль, который должен был через день выходить в Коринф. Да и раньше в подобных корзинах в дом Лаис приносили овощи и фрукты из его садов и огородов. К тому же вряд ли кому-то придет в голову, что Неокл мог дойти до такого бесстыдства: спрятать дочь у гетеры!
Но что делать, если гетера Лаис была единственным человеком, которому он мог доверить спасение дочери!
Уговорились, что Мелисса укроется у Лаис на несколько дней, чтобы Неокл, не опасаясь «козлоногих», мог поговорить со своими товарищами по несчастью и попытаться выяснить, что на самом деле творится в гроте. Он даже надеялся, что сможет собрать компанию смельчаков и пробраться в это страшное место ночью, когда там никого не будет. Если удастся найти выход из грота на морской берег, можно быть уверенным, что жрецы все это время лгали и что в самом деле похищали девушек, как похитили Мелиту…
Мелисса не смогла сдержать слез, узнав, что ее сестра родила сына, который был назван Доросом и остался в Мегаре, в семье ближайшей подруги Лаис. Однако Неокл сначала даже слышать о нем не хотел и называл ребенка отродьем «козлоногих». Услышав это, Мелисса залилась слезами и вскричала, что это прежде всего сын ее родной сестры, а значит, они должны принять его как родного, ибо он кровь от их крови и плоть от плоти.
Однако Неокл только неуступчиво и угрюмо качал головой.
— Дорос не может быть сыном кого-то из «козлоногих», — наконец вмешалась Лаис. — Мелита пропала больше года назад, а после его рождения миновал всего какой-то месяц. Значит, Мелита зачала его уже в неволе. Кто знает, может быть, его отцом был такой же несчастный раб, как и она. Воин, попавший в плен, или путник, захваченный разбойниками и проданный в рабство… Кто знает, может быть, они с Мелитой полюбили друг друга, может быть, ночи, проведенные в объятиях этого человека, были для твоей дочери, Неокл, самыми счастливыми?
От этих слов Неокл чуть не разрыдался и, называя себя глупцом, воскликнул, что Лаис и Мелисса правы: он должен поехать в Мегару и разыскать сына любимой дочери! Он будет счастлив взять его в свой дом, тем более что ему самому боги не дали сына. А теперь появился наследник, которому можно оставить все торговое дело…
— Но не забывай, что теперь Дорос — сын Нофаро и Дарея, — напомнила Лаис, однако Неокл заявил, что готов предоставить им дом в Эфесе, если они не захотят расстаться с его внуком: пусть видятся с ним каждый день, пусть остаются ему родными людьми, но жить Дорос будет в доме своих предков, в родном доме своей матери!
— Вот интересно бы знать, делили аргонавты золотое руно прежде, чем его добыли?[70] — с невинным видом спросила Лаис, и Неокл усмехнулся: да, прежде чем решать судьбу Дороса, следовало его найти, а еще раньше следовало отомстить похитителям его матери!
Наконец Неокл отправился домой, а девушки улеглись спать. Мелиссе приготовили ложе в комнате по соседству с опочивальней Лаис, однако вскоре та услышала, что ее гостья плачет сквозь сон. Лаис разбудила ее, успокоила, но Мелиссе было страшно оставаться одной, поэтому Лаис уложила девушку рядом с собой. И Мелисса немедленно уснула, уткнувшись в ее плечо.
Лаис не слишком хорошо знала, сколько лет дочери Неокла. Вряд ли Мелисса была многим младше, и все-таки Лаис чувствовала себя по сравнению с ней гораздо более взрослой и опытной. К тому же, искренне любя Неокла — хоть и не той страстной любовью, которая внушена Эросом, а всего лишь как друга и покровителя, — Лаис полюбила и его дочь. Она с нежностью слушала ее легкое, полудетское дыхание, и в этом странном состоянии между сном и бодрствованием Лаис казалось, что Мелисса ее сестра: такая же названая сестра, как Нофаро, какой была Гелиодора…
При воспоминании о Гелиодоре Лаис почувствовала острую боль в сердце. Совесть угрызала ее. Да, больше нельзя ни дня оставаться в Эфесе! Нужно так или иначе вернуться в Коринф. Изменить облик, выдать себя за другого человека — но непременно выяснить, что же все-таки случилось в ту страшную ночь, когда погибла любимая подруга.
Постепенно сон начал туманить голову и Лаис, однако вдруг ей послышались крадущиеся шаги.
— Кто там? — шепотом, чтобы не разбудить Мелиссу, позвала Лаис, однако ответа не последовало.
Кажется, шаги были мужские.
— Ты, Мавсаний? — настороженно приподнялась она в постели — и тотчас сильные руки скрутили ее!
Лаис попыталась крикнуть, однако ей проворно вбили кляп в рот и обмотали покрывалом с ее же кровати. Рядом билась и стонала Мелисса.
Лаис стащили с постели и куда-то понесли. Издалека донесся возмущенный крик Мавсания:
— Что вы делаете, негодяи? — затем глухой удар упавшего на пол тела.
Но думать об участи Мавсания Лаис уже не могла: она была слишком плотно завернута в покрывало и задыхалась. Через несколько мгновений девушка лишилась сознания.
Очнулась она от того, что могла свободно дышать, и от боли в спине. Еще не открывая глаз, ощутила сырость и холод. Руки и ноги были связаны грубой веревкой, от которой саднило кожу.
