Осип Назарук - Роксолана: королева Востока
Нежные ароматные клубы дыма напомнили ей о Пасхе в церкви св. Духа. Она упала на колени и с трудом пыталась молиться, обращаясь к Мекке. Она знала, что за ней наблюдают. Но взором души она всматривалась в образ Пресвятой Богородицы, что стоял между восковых свечей в церквушке в предместьях Рогатина: «Господи, смилуйся надо мной грешной…»
Она молилась искренне. Грехом ей казалось не убийство, ею совершенное, ведь она защищала сына. Грехом она считала лишь ложь, внушенную своему мужу ради достижения этой цели. За это она и просила прощения у таинственных сил, что стояли над ней. Она была уверена, что когда-то получит это прощение, и почувствовала, что с ее груди свалилось бремя. Она даже ощутила доселе невиданную, растущую силу. Но груз все же не оставил ее. В момент молитвы застал ее Сулейман.
— Прихожу к тебе теперь так же неожиданно, как ты пришла ко мне сегодня утром, — начал он улыбаясь.
Ему было приятно застать жену при совершении богоугодного дела, при том, что она так точно определила направление на Мекку. Если и было у него когда-то сомнение в правдивости его жены, то теперь оно рассеялось окончательно.
Она встала и радостно, как ребенок, обвила его шею руками. Она была уверена, что Бог, прислав его, требовал просить у него прощения за ее грех.
Они сели около кадильницы и Сулейман начал подкидывать в огонь золотые зернышки ладана.
— Нет ли у тебя невольницы, что подговаривала тебя сделать моего сына христианином? — сказал султан шутливо. Она весело ответила:
— У меня нет ни одной невольницы христианки. Но теперь я возьму одну такую, хорошо?
— Хорошо! Видимо, назло Ахмед-баши — пусть еще узнает перед смертью, что тебе не страшны его наветы! — сказал султан.
— Он уже умер, — сказала она тихо.
— Что? Без моего ведома? О, непослушание! — он сделался серьезнее и сказал:
— Не подговорила ли ты к этому, о Хюррем, мою немую стражу?
Он был не столько обеспокоен, сколько раздражен тем, что из его рук ускользнула добыча, на которую должен был вот-вот пасть его удар. В этот момент он напоминал молодого тигра, который заметил бегство старого шакала.
Она ощутила, что его гнев обращен не против нее, что он скорее обращает к ней свое глубокое любопытство.
Она отвечала спокойно, будто речь шла о чем-то заурядном:
— Что же будет, если я открою тебе голую правду? — На лице султана был заметен его живой интерес.
— А ты могла бы мне солгать? — спросил он.
— Конечно, могла бы. И ты бы ни за что не догадался, что я лгала, но ты же видишь, что я не хочу этого.
Он рассудил, что с этим прекрасным ребенком нужно теперь говорить по-детски, и сказал:
— Я же ни в чем тебе никогда не отказывал. Скажи, чего ты хочешь?
— Хочу в два раза больше дукатов золотом, чем просил Ахмед-баши!
Он рассмеялся и ответил:
— Но ведь ты видела, какая кара постигла этого просителя!
— Но ведь я прошу эти дукаты не для себя!
— А для кого же?
— Для мечети!
— Для какой мечети?
— Для мечети, которую еще не видела твоя столица!
— Ты хочешь построить новую мечеть?
— Да. Хочу благодарить Аллаха за спасение нашего сына от первой опасности. И назову мечеть в честь его отца!
— Что ж, строй. Это богоугодное дело. Только не слишком ли много золота ты хочешь? Ты не представляешь, дитя мое, что это за сумма! За нее без войны можно купить целую страну!
Она немного подумала и сказала:
— Но подумай, как будет выглядеть твоя мечеть! Посередине будет четыре колонны из красного гранита. Ибо красная кровь застилала мне взор, когда я осознала опасность, грозящую Селиму. А навершия на колоннах будут из белоснежного мрамора, потому что я тогда смертельно побледнела. И михраб будет сделан из белого мрамора, и кафедра, и хатиб, и дикки муэдзинов, и высокая максура для тебя. По сторонам же будут двойные галереи с худжрами, в которые будут класть золото, серебро и драгоценный камень, и которые не тронет даже султан, ибо они принадлежат Аллаху!
— Есть у тебя уже архитектор? — полушутливо спросил он, ибо знал, что Хюррем любила говорить с Синаном.
— Архитектор есть, но нет пока средств, только одна мысль. И та неоконченная.
— Так заверши же ее, это интересно.
— Так все будет устроено внутри. Снаружи все будет еще прекраснее, потому что я хотела бы после смерти найти покой там, вместе с тобой…
Великий султан опустил взор и поцеловал любимую.
Она же строила в своих мечтах:
— Вся площадь перед мечетью разделится на четыре прямоугольника. Место молитвы я уже описала. Перед ним расположится преддверие, за ним будет сад Аллаха, в котором человеческие кости, как растения, будут ждать Судного дня, когда каждое тело станет свежим цветом. Там и мы с тобой уснем навеки. А над храмом возвысятся четыре минарета до небес. Их освятят в священную ночь месяца Рамазан.
Он гордился такой женой.
И так впечатлился ее мечтой, что сказал:
— Такое строительство стоит шестисот тысяч дукатов. Но теперь, боюсь, их может не хватить.
— Может и не хватить. Ведь я думаю еще о мечети моего имени. Но она будет скромной, с одним минаретом, и будет построена там, где меня купили для твоего гарема. Еще я хотела бы при ней построить школу сиротам, кухню убогим и приют умалишенным.
Безумная любовь, которой воспылало к ней сердце молодого султана тогда, когда она впервые говорила ему о подобных замыслах, разгорелась с новой силой. Он забыл, с чего началась беседа, и припал губами к ее губам. Но она уклонилась, как когда-то:
— Ты забыл, с чего мы начали. Я скажу тебе правду: да, я подговорила немую стражу исполнить приговор, который должен был быть исполнен лишь завтра…
Он пришел в себя.
Совесть судьи неожиданно сильно застучала в двери души великого государя. Но еще сильнее слышался скрежет алмаза власти внутри него, который что-то царапало. Он невольно посмотрел на маленькие руки жены. Они были нежны, как цветы лилии.
Он поцеловал ее руки. А она ласкала его лицо. Он даже не спрашивал, как она подговорила стражу преждевременно исполнить приговор. Лишь теперь он понял, чем так интересна ему эта женщина. До сих пор он был в своих покоях и в своем государстве могуч как лев, но одинок. Он никого не боялся, а его боялись все. В этой женщине он нашел человека, который не боялся его, который всегда поступал неожиданно и в отношении него, и в отношении всего его окружения.
В этом она сравнялась с ним. Он был глубоко удовлетворен тем, что около него был что-то, кого боятся так же, как и его. У него была пара, и ему не было одиноко. Он понял, как он мог спокойно смотреть на это неслыханное происшествие — свою жену в судейской зале: такая невидаль и была ему неоценимо дорога. Как одинокий лев, что долго бродил в одиночку и наконец нашел львицу, он растянулся во весь рост с удовольствием.
