Джулия Энн Лонг - Соблазн и страсть
— Видишь ли, Сабрина, я просто хотел узнать… — Он замялся; для гордого человека задать подобный вопрос было очень нелегко. — Сабрина, может быть, ты разочарована? — Он прекрасно понимал, что до замужества Сабрина мечтала совсем о другой жизни. И именно он, Рис, навязывал ей то, к чему она совсем не стремилась.
Она задумалась, потом снова покачала головой:
— Нет, Рис, я нисколько не разочарована.
Тут она вдруг улыбнулась ему, и у него перехватило дыхание; он тотчас же почувствовал, что ему хочется прикоснуться к ней, хочется обнять ее и увести в спальню.
«Но неужели все это только из-за улыбки?» — спрашивал он себя с удивлением.
Решив, что муж не намерен продолжать разговор, Сабрина повернулась к книжным полкам, сделав вид, что ее заинтересовали какие-то книги.
— Сабрина?.. — послышался его голос.
Она отвернулась от полки и взглянула на мужа вопросительно.
— Ты необыкновенно хороша в постели, дорогая. Глаза Сабрины широко распахнулись, щеки залились румянцем, и Рис понял, что выразился крайне неудачно. Его заявление прозвучало как слова дворецкого «Обед подан, сэр».
Пожав плечами, Сабрина заметила:
— Ты говоришь так, как будто заказываешь себе мясо к обеду.
— Неужели? В таком случае приношу свои извинения. И все же, несмотря на мою оплошность, должен признаться: мне с тобой очень хорошо, дорогая.
Сабрина снова покраснела. Она в растерянности смотрела на мужа, не зная, что ответить на столь откровенное признание. Потом вдруг взглянула ему прямо в глаза и сказала:
— А мне очень хорошо с тобой. Необыкновенно хорошо. — И теперь в глазах ее мерцали огоньки, а на губах играла лукавая улыбка.
У Риса, словно гора с плеч свалилась. Он вздохнул с облегчением и расплылся в улыбке. И жена тут же улыбнулась ему в ответ. Он понимал: надо что-то сказать, надо как-то выразить свои чувства. Но ему лишь удалось вымолвить:
— Что ж, вот и хорошо.
Внезапно Сабрина нахмурилась, и Рис почувствовал смутное беспокойство — словно ему грозили какие-то серьезные неприятности.
— Я хочу кое-что прояснить в наших отношениях, милорд.
— Прояс… — Он осекся и взглянул на нее с беспокойством.
— Совершенно верно, милорд. Мне хотелось бы узнать, когда вы соблаговолите уложить меня в постель?
— О, прямо сейчас! — в восторге воскликнул Рис. Да, он в ней не ошибся. Они действительно понимали друг друга с полуслова, вернее, вовсе без слов. — Да-да, дорогая, сейчас, немедленно. В твоих покоях, если тебе так хочется. — Ему казалось, что он уже слышит прерывистое дыхание Сабрины и видит, как вздымается ее грудь.
— Знаешь, дорогой, — протянула она в задумчивости, — мне как-то неудобно заходить в наши апартаменты и сразу закрывать за собой двери. Ведь любому слуге станет ясно, с какой целью мы закрываемся.
О, какая его жена предусмотрительная! И какая наивная!
Весело рассмеявшись, Рис проговорил:
— Сабрина, неужели ты считаешь, что наши слуги настолько слепы, глупы и наивны, что не знают, чем мы занимаемся в тот или иной момент?
Склонив голову к плечу, она молчала. Ей нечего было возразить.
— Хорошо, Рис. Только я первая поднимусь наверх, а ты подождешь десять минут. И только тогда пройдешь за мной следом.
— Слушаюсь, миледи, — с ухмылкой отозвался Рис. Сабрина направилась к выходу, изящно покачивая бедрами. У самой двери обернулась и заявила:
— Только имей в виду: это должны быть настоящие десять минут.
Бросив на мужа кокетливый взгляд, графиня скрылась за дверью.
Он поднялся к ней в спальню, как и было условлено, — ровно через десять минут. Комната была ярко освещена лучами солнца, а в камине пылал огонь. Сабрина хотела задернуть занавески, но Рис остановил ее — он хотел видеть свою жену при ярком дневном свете.
Они медленно приблизились друг к другу и на мгновение замерли. А потом вдруг принялись раздевать друг друга с лихорадочной поспешностью. Казалось, прошло всего лишь несколько секунд, — а они, уже обнаженные, очутились в постели, в объятиях друг друга. И почти тотчас же, слившись воедино, они забыли обо всем на свете, утратили представление о времени. Минута проходила за минутой, а они, не замечая ничего вокруг, наслаждались своей близостью, наслаждались пьянящей страстью, бурлившей в их крови. Лишь ненадолго затихая, в изнеможении, они снова и снова с громкими стонами устремлялись навстречу друг другу.
Заснули же они только на рассвете, заснули, крепко прижавшись, друг к другу.
«Наверное, это и есть счастье», — промелькнуло у Сабрины за мгновение до того, как она погрузилась в сон.
Глава 21
А утром, едва проснувшись, она поняла: Рис остался с ней, он никуда не ушел. Да, она проснулась в его объятиях — и снова почувствовала себя счастливой.
Рис еще спал, тихонько посапывая, и она принялась рассматривать его — при этом осторожно проводила пальцем по его бугристым мышцам, шрамам, родинкам. Вглядываясь в его лицо, она невольно улыбалась. У спящего Риса было необыкновенно трогательное выражение — как у спящего ребенка.
Внезапно он открыл глаза — и тотчас же улыбнулся ей. Затем взял ее лицо в ладони и поцеловал в губы.
И на сей раз, ей удалось разговорить, мужа. В это утро он рассказал ей о себе многое — рассказал, где, как и когда он получил шрамы, в изобилии украшавшие его тело. Некоторые из них он получил на войне, другие — на охоте, а один раз его укусила собака. И на все вопросы Сабрины он с готовностью отвечал, хотя вопросов — наконец-то она дала волю своему любопытству — было великое множество.
— Убивал ли он кого-нибудь на дуэли? (Нет.)
— Жил ли подолгу вместе с любовницами. (Нет, Боже упаси!)
— Часто ли пьянствовал с друзьями? (Да, увы…)
А потом, после завтрака, они поехали в Бакстед-Хит — якобы для осмотра поврежденных крыш; на самом же деле им просто хотелось подышать свежим воздухом.
И так проходили день за днем, и Сабрина не раз мысленно восклицала: «Наконец-то у нас медовый месяц!» Им было необыкновенно хорошо вдвоем, и они предавались любви не только в спальне, но и во многих других комнатах огромного особняка. Их поведение было дерзким и вызывающим, но они не придавали этому ни малейшего значения — словно забыли о слугах или же остались единственными обитателями в Ла-Монтань (временами Сабрине действительно казалось, что они с мужем только вдвоем, что вся прислуга внезапно исчезла). Незаметно пролетела одна неделя, затем другая, третья, но Рис по-прежнему не испытывал ни малейшего желания уехать в Лондон. И он даже не задумывался о том, что его удерживало в поместье — и так все было ясно: он остался, потому что ему было хорошо с Сабриной. А ведь прежде ему даже в голову не приходило, что можно наслаждаться обществом жены. Одно лишь огорчало: он не мог писать. Увы, поэтическое вдохновение оставило его.
