Анна Рэндол - Грехи негодяя

Она кивнула.

– Что ж, тогда давай соберем книги и приступим к работе.

Они почти закончили. Работали же, сидя рядом за столом в ледяной комнате. Приходил слуга, чтобы развести огонь в печи, но Клейтон не впустил его. Вместо этого он взял с кровати одеяло, и они завернулись в него вдвоем.

Теперь Клейтон писал только левой рукой, и их локти постоянно сталкивались. Оливия хотела предложить ему поменяться местами, но потом передумала – его рука то и дело касалась ее груди, хотя, увы, только сбоку.

А Клейтон ничего не замечал, целиком сосредоточившись на записях.

Вздохнув, Оливия записала последний заголовок из лежавших перед ней книг. Затем покрутила замерзшей рукой, чтобы восстановить кровообращение, и, чуть повернув голову, стала наблюдать за Клейтоном, поглощенным работой.

Она никогда не рассматривала его подбородок под таким углом. На нем виднелся шрам, такой маленький, что вполне мог стать результатом неудачного бритья. Она улыбнулась. Выходит, Клейтон – обычный человек, и он, как все прочие, мог порезаться.

Хотя… шрам был в том же месте, к которому он прижимал нож, когда допрашивал Ирину.

Оливия тронула шрам пальцем.

– Кто приставлял к твоему горлу нож?

– Как ты…

– Здесь остался шрам.

– Меня загнал в угол испанский партизан, которому позарез нужна была информация. – Таким же тоном на светских вечеринках обсуждают погоду.

– А что потом случилось?

– Я убил его ножом… Его же собственным. – Так грубо. И просто. – Шокирована?

Должна бы. Но она вовсе не была шокирована.

– Нет, я рада, что ты выжил.

Выражение лица Клейтона не изменилось, но он шумно выдохнул и затаил дыхание – как будто ожидал от нее еще каких-то слов.

Зная, что ведет себя непозволительно смело, Оливия снова провела пальцем по шраму, потом потянулась к его уху. Она постоянно ждала, что Клейтон отбросит ее руку, но он оставался недвижимым. Тогда ее пальцы медленно двинулись по его плечу к кисти правой руки, неловко придерживавшей одеяло.

– Что с ней случилось? – спросила она.

– Это французы. Я ждал в заранее обусловленном месте. Необходимо было предупредить Мэдлин, что нас предали.

– Но если вас предали…

– Я знал, что меня схватят. Зато Мэдлин была спасена.

Чем больше времени Оливия проводила в обществе Клейтона, тем более эгоистичной себя чувствовала в сравнении с ним. Ведь она так часто совершала ошибки, лгала или просто скрывала правду…

Но теперь ей хотелось положить этому конец. Она должна была сложить все свои ошибки к ногам Клейтона. Чтобы ничто больше не помешало ей рассказать о своих чувствах.

А он между тем продолжал:

– Они ломали мне пальцы, один за другим, – ломали, чтобы заставить сказать правду. Но я молчал. Тогда они рассекли мне руку, – вероятно, чтобы посмотреть, как выглядят сломанные пальцы изнутри. Но я по-прежнему ничего не говорил, зато теперь кричал. Кричал до тех пор, пока совершенно не охрип.

Пока он говорил, его перо ни разу не остановилось, словно беседа ровным счетом ничего для него не значила.

– К тому времени как Йен и Мэдлин сумели меня оттуда вытащить, некоторые кости уже нельзя было вернуть в нужное положение. Они срослись неправильно. – Клейтон отпустил одеяло и продемонстрировал руку в перчатке. Пальцы двигались, сгибались и разгибались, но казались очень слабыми. – Все еще не шокирована?

Оливия почувствовала, что жаждет крови. Ей хотелось, чтобы все эти палачи испытали то же, что заставили испытать любимого ею человека. Но быть шокированной знаками доблести и преданности? Никогда!

Она взяла его руку, поднесла к губам и поцеловала каждый палец.

Перо Клейтона замерло.

А Оливия осторожно сняла перчатку. Белые линии шрамов пересекали ладонь. Неровные темные шрамы покрывали пальцы. Указательный палец был кривым.

Зрелище действительно оказалось шокирующим, но еще больше шокировала звериная жестокость палачей. Сама же рука не вызывала у нее отвращения.

Оливия снова поднесла руку Клейтона к губам. Она поцеловала кончик указательного пальца, потом провела языком по уродливому шраму. Клейтон с шумом выдохнул сквозь стиснутые зубы. Оливия же снова лизнула кончик пальца.

Выругавшись сквозь зубы, Клейтон обхватил больной рукой затылок Оливии и поцеловал ее. И в тот момент, когда он коснулся языком ее губ, она открылась для него, она наслаждалась его поцелуем.

Одеяло соскользнуло на пол, но никто из них не бросился его поднимать, хотя в комнате теплее не стало.

Другая рука Клейтона поглаживала спину и плечи Оливии, потом опустилась к груди. Оливия же старалась прижаться к любимому как можно крепче. Она хотела этого. Хотела его ласк.

– Клейтон, пожалуйста…

Чуть отстранившись, он с улыбкой проговорил:

– У тебя всегда была богатая фантазия. Чего ты хочешь?

Кровь прилила к ее лицу. Кажется, даже шея покраснела. Но Оливия знала, что должна ответить. В ней что-то изменилось, она стала смелее, стала откровеннее, потому что… она любит.

– Пожалуйста, прикоснись к моей груди.

Немного помедлив, Клейтон положил здоровую руку ей на грудь и принялся ласкать сквозь ткань платья.

Оливия застонала. Удовольствие было ошеломляющим. Но недостаточным.

– Еще… И другой…

Больную руку он поднимал очень медленно – словно ожидал, что она вот-вот отстранится.

– Да, вот так! – Она почувствовала, что обе его руки ласкают ее груди, и ей было наплевать, как выглядит больная рука, ведь это рука любимого, ласкавшая ее.

Тут его руки скользнули за корсаж ее платья и накрыли обнаженные груди. Теперь и Клейтона, и Оливию сотрясла дрожь.

Внезапно в дверь громко постучали. И в тот же миг Клейтон оказался у двери, из-за которой раздался голос княгини:

– Клейтон, почему ты не впускаешь моих слуг? Оливия, с тобой все в порядке?

– Все хорошо, – ответила Оливия и провела ладонью по волосам, с которых на стол посыпалась белая пыль, а также кусочки штукатурки. Проклятие! Она все еще покрыта строительным мусором! Весьма неприятное открытие, тем более – в тот момент, когда она считала себя необычайно привлекательной и соблазнительной.

Удостоверившись, что Катя пришла одна, Клейтон впустил ее в комнату. Больную руку он убрал за спину. Сколько раз он делал то же самое перед Оливией, а она… не замечала?

Но больше этого не будет. Он не должен стыдиться изуродованной палачами руки.

– Твоя служанка Ирина принесла бомбу, – заявил Клейтон.