Стефани Блэйк - Греховные поцелуи
Откуда возникают огонь и вода, может понять и неспециалист, – авария самолета, огонь, ручей, который спас ему жизнь, – но темноволосая девушка... Мистер и миссис Девайн, у вас имеется хоть какой-нибудь намек на то, почему она вписывается в эту картину, кто она? Возможно, любимая?
Тара печально покачала головой:
– Нет, Питер никогда не упоминал о девушке в своих письмах.
– Он вообще о многом не говорил, – уточнил Девайн. – Его письма были короткими, о том, что он здоров и в безопасности.
– А как насчет военного департамента? У них должно быть досье на вашего сына.
– Это был один из первых шагов, которые мы предприняли, доктор, – сказал Девайн, – но я уверен, что вы знакомы с бюрократическими штабными работниками, особенно в военное время. Были какие-то неопределенные ссылки на двух женщин, которые навещали Питера в Париже, но это всего лишь заметки на полях, сделанные хирургом.
– А как насчет его товарищей по эскадрилье? Вы с кем-нибудь из них разговаривали после войны? – спросил доктор.
– Да. Несколько человек навещали его здесь, в госпитале, сразу после прекращения военных действий – вежливые, застенчивые молодые люди, не очень общительные. Питер их не узнал, и, казалось, это их смутило, они почувствовали себя неловко. – Тень пробежала по лицу Девайна. – Однажды, когда я ждал в коридоре, двое приятелей Питера вышли из палаты с подавленным видом, и я нечаянно услышал» как один сказал: «Принимая все во внимание, лучше не будить спящую собаку». По непонятной причине эти слова вызвали у меня беспокойство, хотя, безусловно, они могли быть о чем-то, что не имело никакого отношения к Питеру...
– Наверняка, – быстро согласился доктор Блюхер, однако тоже нашел это замечание странно тревожным.
Первые семь лет после аварии Питер Пайк следил за тем, что творилось в стране и в мире, по газетным заголовкам, которые видел мельком, полулежа в кровати или сидя в инвалидном кресле в бесчисленных госпиталях и санаториях. Он с таким же успехом мог читать художественную литературу, потому что имена и события ни о чем ему не говорили.
Но все изменилось однажды утром, в последнюю неделю мая 1927 года, когда Питер Пайк одержал поразительную победу, от которой потеряли дар речи его психиатры и терапевты.
Он завтракал со своей матерью и отчимом во внутреннем дворике роскошного особняка Де Бирсов недалеко от Силвер-Сити.
Дональд пил кофе, читал денверскую «Трибюн».
– Вы следите за подвигами капитана Чарлза Линдберга? – спросил он.
– Первый человек, который в одиночку пролетел над Атлантическим океаном. – Тара сказала это для Питера, но он никак не отреагировал.
– Вот, взгляни на эти фотографии, сделанные в аэропорту Ле Бурже, сразу после того как он приземлился.
Тара посмотрела и передала газету Питеру.
– Дорогой, взгляни на фотографию внизу страницы. У капитана Линдберга поразительное сходство с тобой.
– Неужели, мама? – безразлично спросил Питер, мельком взглянув на фото, сделанное на приеме, который состоялся через день после знаменательного перелета.
Питер уже собирался было вернуть газету Девайну, но вдруг в его сознании всплыл образ. Он мелькнул как вспышка молнии. Рядом с Линдбергом, улыбаясь прямо в камеру, стояла потрясающая брюнетка в облегающем платье с глубоким декольте.
«Она улыбается мне! Лицо, волосы, нос, чувственные губы, глаза... Главное – эти глаза...»
– Я знаю эту женщину, – громко сказал Питер. Тара испуганно вздрогнула, но тут же взяла себя в руки.
– Какую женщину, дорогой? – Она наклонилась к сыну.
– Вот здесь. – Питер протянул газету и постучал пальцем по фото.
Девайн встал и подошел, чтобы внимательно рассмотреть фотографию.
– Очень красивая девушка, – сказал он.
– В самом деле. – Тара взволнованно посмотрела на Девайна, а затем обратилась к Питеру: – Откуда ты ее знаешь, дорогой?
На лбу Питера пролегли глубокие складки.
– Проклятие, я не знаю! Но я абсолютно уверен, что мы с ней знакомы.
– Во Франции, во время войны? Именно там ты с ней познакомился? – взволнованно спросила Тара, поймав взгляд Дона: «Может, это?»
Девайн подошел к Питеру и положил руку ему на плечо.
– Именно так, не правда ли, мой мальчик? Это та девушка, которую ты постоянно видишь в своих снах?
Питер ответил не сразу; его взгляд был прикован к фотографии.
– Я... я не знаю, – наконец сказал он. – Может быть. Тогда опять...
Тара почувствовала, как у нее бешено заколотилось сердце. Она подалась вперед и схватила сына за руки.
– Думай, Питер! Ты должен напрячь свой мозг. Думай! Думай! Нам говорили, что сразу после аварии тебя навестили в госпитале в Париже две женщины. Не может эта брюнетка быть одной из них?
Питер так внезапно встал, что опрокинул свой стул. У него был вид человека, который только что увидел привидение.
– Дорогой, ты так бледен! Ты в порядке?
– Да... да, я в порядке, мама. – Питер положил руки ей на плечи и пристально посмотрел матери в глаза. – Это Джильберта.
– Джильберта? Кто это?
– Джильберта Буайе, дочь мэра Туле, по крайней мере, он им был, когда я там находился.
– И ты хорошо ее знал?
– Мы любили друг друга... Мы должны были пожениться в сентябре.
– О Боже! Бедный мой мальчик! Бедная девочка! – Тара прижалась лицом к его груди, чтобы скрыть свои слезы. – Но почему она не связалась с нами после того, как тебя отправили домой?
Девайн коротко усмехнулся.
– Весьма возможно, что она пыталась его найти, дорогая. Но имеешь ли ты хоть какое-нибудь представление о том, сколько французских девушек осаждали просьбами военное командование дать им сведения об их американских дружках и даже мужьях, которые оставили их и вернулись в Штаты? Армейские власти делали все возможное, чтобы отговорить их наводить такие справки, руководствуясь тем, что если американские солдаты действительно любят этих женщин, то сами приложат все усилия, чтобы после увольнения из армии возобновить с ними отношения.
Воспоминания вдруг нахлынули на Питера, мелькая, будто быстро движущиеся кадры кинофильма.
Джильберта, на ее лице исступленный восторг от их близости, то первое чудесное мгновение, когда они были вместе и телом, и душой и о котором он всегда будет думать как об их первой брачной ночи. Ее лицо и тело виделись ему так же четко и реально, как и на тех документальных фотографиях любимых, которые пилоты обычно носили в своих бумажниках...
Четкие кресты на хвостовом оперении «альбатроса».
Нажатие на гашетку...
Его собственное тело, скорчившееся от нестерпимой боли в адском пламени горящей кабины...
Бесконечное падение вниз, вниз... Шок от ледяной воды...
