Аннет Клоу - Колдовское наваждение
— Не волнуйтесь, — поспешила успокоить его Патриция. — Джонни скорее удивился, чем испугался.
В голове у нее лихорадочно вертелось: «Эмиль искалечен!» — Она представить себе не могла, что у такого сильного человека исчезнет желание жить.
— Честно говоря, — продолжил отец Эмиля, — мы не знаем, что делать дальше. Фрэнсис постоянно плачет из-за него, а я никак не могу найти с ним общий язык.
Сообщение о слезах Фрэнсис не вызвало у Патриции никакого сочувствия, но отца Эмиля было очень жаль. И Патриция, понимая, что тот что-то хочет от нее, но никак не решается заговорить, прямо спросила:
— Мистер Шэффер! Я не совсем понимаю, что вы хотите от меня в данной ситуации?
— Патриция, я хочу просить тебя о возвращении! Возвратись домой, к своему мужу — он так любит тебя. Я это знаю. Что было с ним, когда он приехал в отпуск и узнал, что ты и Джонни покинули его!
— Вы ошибаетесь, мистер Шэффер. Я не покидала своего мужа. Я покинула только ваш дом, где так бесчеловечно ко мне относились. Это Эмиль бросил меня. Он пришел, устроил страшный скандал и заявил, что ни видеть меня больше, ни слышать обо мне он не желает. Вам не надо объяснять, что любящие мужья так не поступают. Он не любит меня. Разве я могу чего-то добиться там, где бессильны и вы — его отец, и его сестра? Я всего лишь отвергнутая жена!
— Патриция, ты ведь знаешь его характер. То, что он говорит во время вспышки гнева, не всегда отражает его истинные чувства. Уверен, ты знаешь об этом.
— Да, но почему же тогда его гнев длился месяцами, — возразила невестка. — За все это время он не написал мне ни одной строчки. Он даже не поздравил меня с рождением сына! Это что, тоже проявление его любви? — горько спросила Патриция.
Старый Шэффер глубоко вздохнул и продолжил:
— Я и сам не могу объяснить и понять многих его поступков. В его характере есть много черт от матери, но и от меня — тоже. То, что он порой вытворяет, сильно ранит окружающих, но я знаю, что он страдает еще сильнее. Юношей он многое совершал мне назло. Он знал, что я буду страдать, и все же делал это. Мне кажется, он испытывал мою любовь. Он боялся, что я не люблю его и брошу, как бросил его мать. Думаю, что с тобой он поступает сейчас так же, как некогда со мной. Он не верит в твою любовь и подвергает ее испытаниям. Эмиль принес мне очень много страданий и боли, но я отец и никогда не оставлю своего сына, помня свою вину перед ним.
— Не вините себя, мистер Шэффер. Вы сделали все, что могли.
— Нет, Патриция, ты не знаешь всего. Я был эгоистом. Оставаться рядом с его матерью и терпеть ее измены я не стал даже ради сына. Я очень любил Талиссию, но она только унижала меня. Я рассчитывал забрать Эмиля с собой, но она не отдавала мальчика, да и он любил ее так, что остался на Юге. Но он решил, что я бросил его так же, как и его мать.
— Думаю, мистер Шэффер, что человек, став взрослым, должен отвечать за себя сам. Вы не должны винить себя за его плохое воспитание и за то, что он больше не хочет жить. Вы, как и все родители, стремились заложить в него самое лучшее, и его слабости — не ваша вина.
— Разве ты не поняла, к чему я это рассказываю, Патриция? У меня ничего не получилось с воспитанием сына, потому что я оставил его в раннем детстве. И я не хочу, чтобы его сына и моего внука ожидала такая же печальная судьба. Теперь-то я понял, что у ребенка должен быть дом и любящие его родители, чтобы он вырос счастливым человеком. Сделай это, Патриция, для Джона Прентисса. Вспомни, что ты жена Эмиля и обещала быть верной ему и в радости, и в горе. Ему сейчас нужны только ты и маленький Джонни, — закончил свою нелегкую речь мистер Шэффер.
Патриция по старой привычке, волнуясь, закусила губу. Она не была уверена в том, что они с Джонни нужны Эмилю, как в этом был уверен его отец. Страдающий отец не готов был услышать всю правду о сыне. Он наивно верил, что кто-то еще может помочь вернуть Эмиля к жизни.
Но мистер Шэффер правильно сделал, что пришел и все рассказал ей.
Ей предстояло принять решение, и сразу стало ясно — она не откажется посетить искалеченного и больного Эмиля. Начинать в такой ситуации бракоразводный процесс, выходить замуж за Генриха и быть счастливой, она не сможет.
Она все еще любила своего мужа, все еще оставалась его женой перед Богом и людьми, и она должна была встретиться с ним, даже если после этого рухнут ее мечты о новом, счастливом и спокойном браке.
Ее молчание затянулось. Окончательно приняв решение, Патриция сказала:
— Хорошо, мистер Шэффер. Я попытаюсь вам помочь. Я встречусь с Эмилем, и мы с вами посмотрим, как он будет реагировать. Если я увижу, что смогу ему помочь, я буду пытаться сделать это. Но это не значит, что я сразу возвращусь в ваш дом. Если Эмиль вновь будет скандалить и оскорблять меня, я не собираюсь жертвовать спокойствием Джонни и своим и жить с ним под одной крышей. Сегодня я не хочу брать сына с собой. Один раз Эмиль уже был груб в его присутствии, и я не допущу, чтобы это повторилось.
— Я согласен, — поспешно сказал мистер Шэффер.
Все точки были поставлены, и они быстро поехали в дом Шэфферов.
Как бешено забилось сердце Патриции, когда экипаж подъехал к дому, где она провела такие ужасные месяцы и где ее сейчас ожидала волнующая встреча с Эмилем.
Она призналась себе, что боится этой встречи. Как он будет себя вести? Опять скандалить? Или, может, будет презрительно молчать? Его отец сказал, что Эмиль сильно искалечен… Узнает ли она его?
Экипаж остановился, и мистер Шэффер вышел из него первым и протянул Патриции руку, чтобы помочь ей спуститься.
Ее охватил озноб. Она глубоко вздохнула и шагнула вперед — навстречу новому витку своей судьбы.
Прямо за Шэффером она прошла в дом. Он проводил ее до комнаты Эмиля, который раньше жил наверху, но теперь его разместили на первом этаже, в кабинете отца, чтобы он не утруждал раненую ногу. Дверь была закрыта.
Отец Эмиля остановился и сказал:
— Думаю, мое присутствие будет лишним. Вы должны объясниться и выяснить свои отношения наедине. Я оставлю вас…
Патриция машинально кивнула. Во рту у нее пересохло. Она уже хотела пройти в кабинет, где теперь находился Эмиль, но неожиданно распахнулась другая дверь, ведущая из зала, и на пороге появилась Фрэнсис. Она смотрела на Патрицию, и в ее широко раскрытых глазах застыли страх и презрение.
Патриция, в свою очередь, отметила, что прошедшее время не украсило Фрэнсис, а сделало ее еще хуже. Она была очень бледной, похудевшей, глаза ее были красны, видимо, от постоянных слез — словом, вид у Фрэнсис был ужасный.
— Папа! — злобно прошипела она. — Ты привез ее?
