Виктория Холт - Голос призрака
— Я полагаю, каждый мало-помалу становится похожим на того, с кем постоянно общается.
— Прошу тебя, мамочка, не надо уж очень походить на него.
Оставайся сама собой.
— Обещаю, — ответила она.
В течение нескольких дней Альберик совершенно поправился.
На семейном совете мы обсуждали, что можно сделать для него. Итак, мы помогли молодому человеку поправить здоровье; у него есть с собой французские деньги, но какой прок в них здесь, в Англии? Куда ему идти? Что ему делать? Может ли он найти работу где-нибудь? В это время французов недолюбливали в Англии.
И тут у Софи созрело решение. Ей нужны слуги. Она как раз набирала их. Что если она предложит Альберику место в своем доме? Кем бы он мог стать? Дворецким? Работать в саду? Не имеет значения, кем он был раньше. Она поговорит с ним и выяснит, что ему больше подходит.
— Во всяком случае, — сказала она, — он может перебраться в Эндерби и жить там, пока не решит, что ему дальше делать. Возможно, с окончанием этой проклятой революции жизнь во Франции изменится к лучшему. В таком случае те из французов, кто нашел себе здесь убежище, вероятно, захотят вернуться домой.
На том и порешили. И когда Альберику предложили до лучших времен пожить в Эндерби и поработать у тетушки Софи — ему, безусловно, найдется там дело по душе — он с готовностью согласился.
* * *В конце февраля Софи переехала в Эндерби. Она была очень довольна Альбериком, устраивал он и Жанну. Он оказался неутомимым работником и так был благодарен Софи за предоставленный кров, что даже изъявлял готовность умереть за нее.
Дикон цинично заметил:
— Если бы благородному молодому джентльмену предоставилась возможность выполнить свое обещание, получился бы настоящий роман. Вообще же, оставив в стороне французскую трагедию, он выглядит приличным юношей. А так как Софи искала себе людей, то одного она уже нашла. Кроме того, он ее соотечественник и это может оказаться очень полезным.
В начале марта Джонатан уехал в Лондон. Я всегда испытывала облегчение в его отсутствие. По мере того как ребенок рос во мне, он полностью поглощал мое существо, и, мне кажется, все остальное тогда мало трогало меня.
Мы с матерью проводили много времени вместе. Поскольку мы обе нуждались в отдыхе, то часто лежали бок о бок на ее постели и она рассказывала о своей жизни: о том, как вышла замуж за моего отца, о его смерти, о том, как она поняла, что всегда любила только Дикона.
— К моей матери, так же как и ко мне, поздно пришло настоящее счастье, — рассуждала она. — Мне думается, в таком возрасте хорошо обрести счастье. Тогда его больше ценят; и, кроме того, в зрелые годы не так легко добиться его, как в юности.
Когда вы молоды, вы верите в чудо. Вам кажется, стоит только поймать его — и оно ваше. С возрастом вы начинаете понимать, что чудеса случаются редко, и, если вам вдруг улыбнется счастье, как нежно вы будете лелеять его, как высоко ценить!
Я прониклась ее спокойствием, и оно давало мне силы противиться, что я так же счастлива, как и она.
Мы обсуждали грядущие заботы:
— Представим себе, что у одной из нас появилась двойня, — говорила она. — В нашем роду случались двойни. А если так: двойня у тебя и двойня у меня. Подумай только!
И мы дружно смеялись.
В тот месяц Сабрина простудилась и долго болела. Она лежала в постели и выглядела очень маленькой и изможденной.
Дикон проводил с ней много времени, и это доставляло ей огромную радость.
В последние годы мы следили за ее здоровьем зимой, и теперь понимали, что она умирает. Она любила, чтобы мать или я сидела с ней, когда Дикона не было. Она обычно брала мою руку и начинала рассказывать о былом, вновь и вновь вспоминая, какую огромную радость она испытала, когда Дикон привел в дом мою мать.
— Он полюбил ее еще ребенком. Но твоя бабушка противилась их браку. О да, она добилась своего, и в результате милую Лотти, твою мать, разлучили с нами. Дикон женился, а она вышла замуж, но теперь случилось то, что и должно было случиться, — они соединились. Чудесно, что у них ожидается потомство. Теперь у меня осталось только одно желание — увидеть новорожденного. Но боюсь, моя дорогая Клодина, мне до этого не дожить.
— Обязательно доживете, — убеждала я. — Так вам велел Дикон, а ведь вы все сделаете, чтобы порадовать его.
— Он внес в мою жизнь радость. Когда его отца убили в жестокой битве при Каллодене, я считала, что для меня все кончилось, но появился Дикон, и я вновь ожила.
— Понимаю, — сказала я. — Дикон сделал вас счастливой.
— Он самый лучший из людей, Клодина. Он и его сыновья. А скоро у него появится еще один отпрыск… и у вас тоже. Наш род продолжается. Это очень важно, Клодина. Мы приходим в этот мир и уходим из него, каждый из нас живет своей жизнью и оставляет свой след. И я считаю, что каждый из нас должен сыграть свою роль. Потом мы уходим. Но семья остается. Так продолжается род из поколения в поколение.
Я говорила, что ей нельзя утомлять себя слишком долгим разговором, но она отвечала, что ей от этого становится гораздо лучше.
— Будь счастлива, Клодина, — говорила она. — В мире так много несчастий. Никогда не забудь того чувства вины, которое жило во мне с детства. И только выйдя замуж за отца Дикона, я начала по-настоящему жить. А потом я потеряла его и оплакивала бы до конца жизни, но вскоре родился Дикон и я обрела счастье.
Сидя у ее постели и слушая, я, наконец, поняла, что мне делать. Не только ради себя, но также и ради всех остальных. Поскольку никак не определить, кто отец моего ребенка — Дэвид или Джонотан, я решила для себя впредь считать отцом Дэвида. Я постараюсь больше не ворошить прошлое и стать счастливой.
* * *Прошел март, наступил апрель, и воздух наполнили весенние запахи.
Казалось, Сабрина все-таки пережила еще одну зиму. Но этого не случилось. Однажды утром в начале апреля ее горничная принесла, как обычно по утрам, горячий шоколад и не смогла ее добудиться. Она умерла во сне легко и спокойно.
Смерть в доме. Несмотря на то что Сабрина умерла спокойно, и смерть ее не явилась для нас неожиданностью, перенести это было нелегко. Сабрина жила тихо, как бы в тени; бывало, мы по несколько дней не видели ее; но она была частью этого дома, и вот теперь ушла.
Дикон был убит горем. Она боготворила его и находила смысл своего существования в том, чтобы любоваться его достоинствами, прощать недостатки и утверждать в нем веру в собственную безупречность. Моя мать, как могла, утешала его, но и она тоже переживала утрату.
Джонатан находился в это время в отлучке, и Дикон приказал послать за ним, чтобы он приехал домой на похороны. Я думала, что он в Лондоне, но посыльного отправили в Петтигрю, и вместе с Джонатаном пожаловали лорд и леди Петтигрю, а также Миллисент.
